Календарные праздники донских казаков

Бродя по интернету, часто натыкаешься на вопросы, касающиеся этнической идентификации казаков: «А были ли у казаков свои праздники, а были ли свои обряды, традиции?», «А чем эти традиции отличались от общерусских?». Ответы на них можно найти в книге М. А. Рыбловой «Календарные праздники донских казаков», которую мы представляем вашему вниманию.

    Рыблова, М. А. Календарные праздники донских казаков / М. А. Рыблова. – Волгоград : Издатель, 2014. – 190 с. : ил.

Автор книги – Марина Александровна Рыблова – профессор, доктор исторических наук, доцент Волгоградского государственного университета, известный исследователь материальной и духовной культуры донских казаков, автор нескольких монографий по этой теме, взялась за изучение обрядности казаков неспроста. Вот как она определяет проблему, подтолкнувшую её к изучению этого вопроса: «Исследователи традиционной культуры донских казаков нередко высказывали мысль о том, что их календарная обрядность была гораздо менее разработанной по сравнению с общерусской традицией. Констатация того, что многие ритуалы, связанные с хозяйственной сферой жизни (земледелием и скотоводством в первую очередь), были на Дону свёрнуты (например, отсутствие обряда первого выгона скота на пастбища, обряда первого зажина и последнего скота и др.), приводила учёных к выводу о том, что аграрная календарная традиция у казаков была прервана (оборвана); в целом казачья культура якобы демонстрирует «безразличие к сельскохозяйственной обрядности» [Проценко 1995: 50; Гнутова, Проценко 2004: 48]».

Соглашаясь с отдельными положениями теорий своих предшественников-исследователей М. А. Рыблова отмечает, между тем, что «…она [культура донских казаков] никогда не была простым продолжением традиции русского крестьянства. Она изначально формировалась как противостоящая ей, как культура воинская, мужская и маргинальная… <…> Воинская составляющая и в более позднее время [в имперский период, связанный с казачьей сословностью] определяла весь облик праздничной культуры донцов. И в таком случае речь должна идти не о деградации прежней традиции, а о формировании на Дону принципиально другой – не крестьянской, а воинской мужской традиции, в которую уже затем стали вливаться обряды, связанные с аграрной сферой жизни казаков».

В структуру книги входят пять глав: «Основные методологические подходы к изучению народного календаря», «Зимние праздники», «Весенние праздники», «Летне-осенние праздники» и «Сакральные локусы в пространстве казачьего поселения и их почитание».

Просмотрев содержание глав, отметим, что основная их часть рассматривает календарные праздники сельскохозяйственного и церковного календарей. Рассматривая календарные праздники, М. А. Рыблова большое внимание уделяет Святкам, Масленице, Великому Посту, Красной Горке, дню Ивана Купала, Троице и другим общерусским праздникам, которые отмечали и донские казаки. Изучение этих глав наводит на мысль, что казаки придерживались общих традиций. Однако, последняя глава показывает, что у донского казачества был ряд традиций и обычаев, нехарактерных для русского крестьянства.

Основное внимание в ней отводится «святым местам», которые почитали казаки. Читая про обряды, проводившиеся там, начинаешь видеть особую специфику культуры донского казачества.

К «святым местам» относились курганы с древними могилами, деревья, места прежних поселений (старые городки), колодцы, места обитания старцев-отшельников и т. п. «Однако в народной среде верили, что родная земля освещается не только духовным подвигом избранных из числа людей, но и небесной благодатью, покровительством святых и самой Божьей Матерью. Они периодически спускаются на землю, пребывают среди людей и оставляют им на память какие-то следы своего присутствия. Такими «следами» могут стать внезапно забившие из-под земли источники, появившиеся на деревьях или у тех же родников, иконы, названные в народе «явленными».

Рыблова описывает различные версии, которые высказывали по этому поводу её предшественники, один из которых говорил об использовании таких мест в кризисных ситуациях, второй связывает эти места с сакральной стороной жизни донских казаков, которые использовали их для установления связи с загробным миром. Далее приводятся сведения из фольклорных источников о курганах-могильниках и одиноких деревьях, которые стояли в ряду «святых мест» на первом плане, об архитектуре казачьих часовенок-голубцов, которые возводили на месте гибели (убийства или самоубийства). Обычно же голубец представлял собой «столб с треугольным навершием» к которому приходили в годовщины смерти, чтобы помянуть умершего или погибшего – на основание навершия клали «милостыньку». Были и особые голубцы, которые возводили на местах братских могил – у таких собирались в праздничные дни на беседу старики. Когда казаки оставляли станицу и селились в другом месте, кладбища старых поселений становились местами поклонения и получали название «старые городки». В пасхальные дни к старым городках ходили крестные ходы и на этих местах проходили панихиды. Вот, как это описывает автор книги: «Ко времени начала панихиды в Старочеркасске собиралось несколько сот служилых казаков и жителей города. Сигналом для общего сбора служило знамя, выставленное на галерее здания станичного правления. Казаки выбирали походного атамана, брали с собой два станичных знамени, делились на полки и выходили в поход. Дойдя до Монастырского урочища, строились в каре, внутрь которого входили атаман, полковые командиры и чиновники. Затем в круг входил священник и при спущенных знаменах начинал панихиду. По её окончании в круг вносили булки, сыры, блины, приготовленные вскладчину всей станицей «для поминок на заедки». Здесь же угощались вином, мёдом и водкой. Затем, оставив знамя в карауле, устраивали скачки». Рыблова отмечает, что на заключительные части поминальных служб допускались только «служилые казаки и старики», что подчёркивало воинскую основу мероприятия.

Как «святые места» использовались и одинокие деревья. Так, например, в станице Нижне-Чирской – это гигантский дуб, якобы, существующий с 15 века, в станице Акишевской Хоперского округа – Никольская верба. В «тело» таких деревьев врубали иконы, которые со временем врастали в дерево так, словно всегда там были. С деревьями же связывали рассказы о явлении икон – например, Урюпинской Божьей Матери.

Не меньшей святостью, чем деревья и курганы, обладали и колодцы. «Колодец в степи сакрализовался уже в силу своей чрезвычайной значимости в засушливой зоне, его создание требовало особого искусства и мастерства. Обычай запрещал устраивать дорогу ближе 300 саженей от колодца, прогонять скот ближе 100 саженей. Однако в сакрализации колодцев, несомненно, просматриваются и представления о них как о каналах связи с «тем» светом, с предками. Сама процедура копания колодца была, по народным представлениям, сопряжена с опасностью, а потому сопровождалась аскезой (запрет на вкушение вина, обет молчания и пр.), чтением молитв. Помимо специальных умельцев, колодцы выкапывали и обычные люди – в «замаливание грехов», «по обету во спасение», в (чью-либо) память». Такие колодцы нередко увенчивали надписью: «Сей колодец выкопал по обету донской казак раб Божий Степан в память о матери рабы Божией Аграфены. Воды его чисты, как материнская любовь, и бесконечны, как слёзы матери моей, пролитые по мне». Во время засухи рядом с колодцами проводились молебны и водосвятия. В систему «святых мест», помимо колодцев, входили и родники. С колодцами и родниками связано немало легенд о явлении икон Божией Матери.

Как видно, из книги Марины Александровны Рыбловой, в мировоззрении казаков органично сочетались языческие и христианские традиции.

Спрашивайте эту и другие книги по истории и культуре донского казачества

в нашей библиотеке!

Нас можно найти по адресу: Волгоград, ул. Кирова, 132.