13 декабря 1902 года (120 лет назад) родился Евгений Петрович Петров (Катаев).
13 декабря (30
ноября по старому стилю) 1902 года родился писатель-сатирик, журналист и
сценарист Евгений Петров (псевдоним Евгения Петровича Катаева). В соавторстве с
И.А. Ильфом (Иехиел-Лейб Арьевич Файнзильберг) им были созданы знаменитые на весь
мир романы «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок», ряд фельетонов и
сатирических рассказов; в соавторстве с Г. Мунблитом - сценарии советских
кинофильмов «Антон Иванович сердится» и «Музыкальная история». Отец
кинооператора Петра Катаева («Семнадцать мгновений весны») и композитора Ильи
Катаева (помните: «Стою на полустаночке»).
Ранние годы
О ранних годах и детстве Евгения Петрова (Катаева) известно
мало. В семье Катаевых долго существовала путаница даже с годом его рождения.
Считалось, что Евгений моложе своего старшего брата Валентина на шесть лет, а
потому должен был родиться в 1903 году. Эта дата по сей день фигурирует в ряде
литературных и кинематографических справочников. Но совсем недавно одесские
краеведы обнаружили документы, неоспоримо свидетельствующие: год рождения
Евгения Катаева – 1902. Путаница была, скорее всего, связана с тем, что Евгений
родился в конце года (декабрь), а его старший брат Валентин в январе 1897 года.
Отец братьев Катаевых - Пётр Васильевич Катаев - занимал должность преподавателя епархиального училища в Одессе. Мать - Евгения Ивановна Бачей — дочь генерала Ивана Елисеевича Бачея, из полтавской мелкопоместной дворянской семьи. Впоследствии В. Катаев дал имя своего отца и фамилию своей матери главному, во многом автобиографическому герою повести «Белеет парус одинокий» Пете Бачею. Прототипом младшего братишки Павлика – жертвы первой экспроприации будущего революционера – явился, конечно, Евгений.
Как выяснилось впоследствии, в период революции и
Гражданской войны братья Катаевы в революционном движении не участвовали.
Напротив, в Одессе 1920 года Валентин состоял в офицерском подполье, целью
которого была подготовка встречи вероятного врангелевского десанта из Крыма. В
августе 1919 года Одесса уже была один раз освобождена от красных одновременным
ударом белого десантного отряда и восстанием офицерских подпольных организаций.
Главной задачей подпольной группы являлся захват одесского маяка, поэтому в ЧК
заговор получил название «врангелевский заговор на маяке». По одной из версий,
идея заговора могла быть подброшена заговорщикам провокатором, поскольку ЧК
знала о заговоре с самого начала. Чекисты вели группу несколько недель, а затем
арестовали всех её участников. Заодно с Валентином Катаевым был арестован и его
младший брат Евгений - гимназист, скорее всего, не имевший к заговору никакого
отношения.
Братья полгода провели в тюрьме, но были отпущены,
благодаря счастливой случайности. Из Москвы или из Харькова в Одессу приехал с
инспекцией некий вышестоящий начальник, которого в рассказах своему сыну
В.Катаев называл Яков Бельский. Скорее всего, за этим «псевдонимом» скрывался
В.И.Нарбут – поэт, видный большевик, глава УКРОСТА в Харькове. Впоследствии он
оказывал покровительство В.Катаеву в Москве, но в 1930-е годы был
репрессирован, и его фамилия более не упоминалась в известных литературных
мемуарах. Как бы там ни было, этот высокопоставленный деятель запомнил
Катаева-старшего по его выступлениям на большевистских митингах в Одессе. О
добровольной службе будущего писателя у Деникина и его участии в офицерском
подполье покровитель, разумеется, ничего не знал, а потому сумел убедить
чекистов в невиновности обоих братьев Катаевых. Остальные участники «заговора
на маяке» были расстреляны в конце 1920 года.
Из написанной совместно с Ильёй Ильфом «Двойной биографии»
известно, что Е. Петров в 1920 году окончил классическую гимназию. В том же
году стал корреспондентом Украинского телеграфного агентства (УКРОСТА). После
этого в течение трёх лет служил инспектором уголовного розыска. Первым его
«литературным произведением» являлся протокол осмотра трупа неизвестного
мужчины.
Во время учёбы в гимназии одноклассником и близким другом
Евгения был Александр Козачинский, по отцу дворянин, написавший впоследствии
приключенческую повесть «Зелёный фургон». Прототипом главного героя повести -
начальника уездного отделения милиции Одессы Володи Патрикеева - стал Евгений
Петров.
Саша и Женя дружили с детства, и впоследствии судьба
сводила их жизни самым причудливым образом.
Козачинский, человек авантюрного склада и огромного
обаяния, тоже пошёл на службу в милицию, но скоро бросил сыскную работу. Он
возглавил банду налётчиков, действовавшую в Одессе и окрестностях. По иронии
судьбы в 1922 году арестовал его именно Евгений Катаев, тогда сотрудник
одесского уголовного розыска. После погони с перестрелкой Козачинский спрятался
на чердаке одного из домов, где и был обнаружен однокашником. Евгений имел
возможность застрелить вооружённого бандита при задержании, но он не сделал
этого. Впоследствии Катаев добился пересмотра уголовного дела и замены А.
Козачинскому исключительной меры наказания (расстрела) на заключение в лагере.
Осенью 1925 года Козачинский был амнистирован. У выхода из тюрьмы его встречали
мать и верный друг, Евгений Катаев.
Журналист издания «Совершенно секретно» Вадим Лебедев
завершает свой очерк «Зелёный фургон» удивительным фактом, ещё раз
подчёркивающим необъяснимость и даже сверхъестественность связи, существовавшей
между этими людьми: «1941 г.
разлучил их. Петров уходит на фронт военным корреспондентом. Козачинского по
состоянию здоровья отправляют в эвакуацию в Сибирь. Осенью
То есть за годы, прошедшие после выхода Козачинского из
тюрьмы, он успел стать «советским писателем». Чему тоже, кстати, способствовал
Е. Петров. На протяжении всей жизни он чувствовал ответственность за судьбу
этого человека: настоял на его переезде в Москву, ввёл в литературную среду,
дал возможность реализовать свой талант журналиста и писателя. В 1926 году он
устроил А. Козачинского в качестве журналиста всё в ту же редакцию газеты
«Гудок». А в 1938 году Е. Петров уговорил своего друга, с которым они когда-то
зачитывались Майн Ридом, написать приключенческую повесть «Зелёный фургон» (в
1983 году интересно экранизированную). Теперь и мы понимаем, что стоит за
последними строками «Зелёного фургона»: «Каждый из нас считает себя обязанным
другому: я - за то, что он не выстрелил в меня когда-то из манлихера, а он - за
то, что я его вовремя посадил».
В 1923 году будущий Евгений Петров приехал в Москву, где собирался
продолжить своё образование и начать литературную работу. Но первоначально он
сумел устроиться лишь на место надзирателя в Бутырской тюрьме. Впоследствии
В.Ардов так вспоминал о своей первой встрече с Катаевым-младшим:
«Летом 1923 года В. П. Катаев, с которым я был знаком с
год, — очень, впрочем, отдаленно, — сказал мне однажды при уличной встрече:
- Познакомьтесь, это мой брат…
Рядом с Катаевым стоял несколько похожий на него молодой -
очень молодой - человек. Евгению Петровичу тогда было двадцать лет. Он казался
неуверенным в себе, что было естественно для провинциала, недавно прибывшего в
столицу. Раскосые блестяще-черные большие глаза с некоторым недоверием глядели
на меня. Петров был юношески худ и, по сравнению со столичным братом, бедно
одет…»
Ни для кого не секрет, что существенное, даже определяющее
влияние на судьбу начинающего журналиста оказал его старший брат писатель
Валентин Катаев. Он ввёл Евгения в литературную среду Москвы, устроил его на
работу в редакцию журнала «Красный перец», а затем в газету «Гудок». Жена В.
Катаева вспоминала: «Я никогда
не видела такой привязанности между братьями, как у Вали с Женей. Собственно,
Валя и заставил брата писать. Каждое утро он начинал со звонка ему - Женя
вставал поздно, принимался ругаться, что его разбудили… «Ладно, ругайся
дальше», — говорил Валя и вешал трубку».
Вскоре Катаев-младший уже не производил впечатления
растерявшегося провинциала. В редакции он проявил себя талантливым
организатором, начал писать фельетоны, давать темы для карикатур. Подписывал он
свои вещи либо «гоголевским» псевдонимом «Иностранец Фёдоров», либо фамилией, в
которую обратил своё отчество, - «Петров». Двоих писателей Катаевых «Боливар
отечественной литературы» просто не выдержал бы, неизбежно возникла бы
путаница, подозрения в плагиате и т.д.
«ИЛЬФИПЕТРОВ»
С И.А.Ильфом (Ильёй Арнольдовичем Файнзильбергом) Евгений
Петров познакомился в той же редакции «Гудка» в 1926 году. Никаких особенных
впечатлений от первой встречи с будущим соавтором у Е.Петрова не осталось.
Журналисты просто работали вместе в редакции, а их тесное литературное
сотрудничество началось годом позже – в 1927-ом, когда Валентин Катаев
буквально «подкинул» авторам сюжет «Двенадцати стульев». Он хотел, чтобы
молодые люди, с присущими им задором и недюжинной фантазией, написали
сатирический роман, который он потом «поправит» и войдёт в соавторы. Говоря
современным языком, именитый писатель нашёл себе литературных «негров», чтобы
они сделали за него всю основную работу. Но получилось иначе.
В некоторых современных публикациях в СМИ и на
Интернет-ресурсах Евгений Петров подчас фигурирует как «второстепенная фигура»,
«помощник» и едва ли не секретарь-переписчик текстов И.Ильфа. Есть даже такое
мнение, что В.Катаев, уже тогда сумевший разглядеть в скромном Ильфе большой
потенциал, намеренно «подсунул» своего не слишком талантливого брата ему в
соавторы, чтобы тот разделил на двоих будущую литературную славу. На наш
взгляд, эти утверждения не просто несправедливы, а не имеют под собой никакой
почвы, кроме глубокого, убеждённого невежества самих авторов подобных
высказываний.
Процесс совместного творчества этих двух незаурядных
авторов – И.Ильфа и Е.Петрова – не раз описан ими самими, их современниками и
близкими людьми, которые видели писателей непосредственно за работой. Всё, до
последних мелочей, до каждого сюжетного хода, до фамилии второстепенного из
второстепенных персонажей – всё согласовывалось и по нескольку раз обсуждалось
авторами совместно. А то, что Петров в процессе творчества обычно писал, а Ильф
ходил из угла в угол, ведя диалог с ним или монолог с самим с собой – Евгений
Петров объяснял отсутствием на первых порах печатной машинки и тем, что его
почерк был лучше неразборчивого почерка Ильфа.
Но почему В. Катаев предложил писать роман сразу двум
авторам? И этому есть объяснение.
Сам Валентин Петрович Катаев, несмотря на своё одесское
прошлое, был автором-романтиком, соцреалистом и лириком одновременно, обладал
незаурядным чувством юмора, но… таланта юмориста-сатирика ему не досталось. Всё
написанное В. П. Катаевым за его долгую литературную жизнь плохо укладывается в
предложенный литературоведом В. Шкловским термин «юго-запад». Статья Шкловского
«Юго-Запад» появилась в первом номере «Литературной газеты» за 1933 год и сразу
вызвала бурные дискуссии в литературной среде. В качестве центра юго-западной
литературной школы Шкловский назвал Одессу, что дало повод назвать школу
Южно-русской, а затем и просто Одесской. Название для статьи Шкловский позаимствовал
у Багрицкого – так назывался его поэтический сборник 1928-го года. Но термин
«Юго-запад» был в ходу и раньше. В Киеве, например, в начале века выходил
журнал «Юго-западная неделя».
О том, существует или существовала ли какая-то особая
«одесская» литературная школа и где искать её корни - историки литературы
спорят и по сей день. Тем не менее, такие авторы как И. Бабель, Л. Славин, И.
Ильф и Е. Петров, Ю. Олеша, В. Катаев, Э. Багрицкий и в какой-то мере киевлянин
М.А.Булгаков, на долгие годы определили основные направления советской
литературы.
Бесспорно, в 1927 году И. А. Ильф был более опытным
автором, чем начинающий Е.Петров. Катаев-старший не мог не увидеть в Ильфе
хорошего учителя и наставника для своего брата – пока ещё автора литературы
«малого» жанра – журнальных юморесок и злободневных фельетонов в стиле
«юго-запад». Литературное дарование Ильфа лежало в той же плоскости, что и
дарование Катаева-младшего, который гораздо ярче мог проявить свои способности
именно в творческом тандеме. По воспоминаниям современников, Евгений свои
первые фельетоны в «Красном перце» и «Гудке» часто создавал в соавторстве с тем
же Козачинским или другими членами редакции.
Кроме того, по складу личности и характера, участники дуэта
Ильф и Петров замечательно дополняли друг друга.
По воспоминаниям Б.Ефимова, «Петров был человеком экспансивным
и увлекающимся, способным легко зажигаться и зажигать других. Ильф был другого
склада - сдержанный, немного замкнутый, по-чеховски застенчивый. Впрочем, и он
был способен на резкие вспышки, когда его выводили из себя пошлость, неправда,
равнодушие, хамство. И тогда во всю силу своего бурного темперамента его
поддерживал Петров. Их содружество было на редкость цельным и органичным. Оно
радовало не только своим литературным блеском, но и благородным моральным
обликом, — это был чудесный союз двух чистых, неподкупно честных, глубоко
принципиальных людей…» (Бор.Ефимов
«Москва, Париж, кратер Везувия…»// Сборник воспоминаний об Ильфе и Петрове)
Литературное содружество Ильфа и Петрова продолжалось
десять лет. Первоначально, по словам Е.Петрова, далеко не всё шло так гладко,
как представлялось со стороны:
«Нам было очень трудно писать. Мы работали в газете и в
юмористических журналах очень добросовестно. Мы знали с детства, что такое
труд. Но никогда не представляли себе, как трудно писать роман. Если бы я не
боялся показаться банальным, я сказал бы, что мы писали кровью. Мы уходили из
Дворца Труда в два или три часа ночи, ошеломленные, почти задохшиеся от
папиросного дыма. Мы возвращались домой по мокрым и пустым московским
переулкам, освещенным зеленоватыми газовыми фонарями, не в состоянии произнести
ни слова. Иногда нас охватывало отчаяние…»
В книге «Алмазный мой венец» В.Катаев упоминает о том, что
договор с редакцией журнала «30 дней», где должен был быть опубликован роман
«Двенадцать стульев», был заключён от его имени, и изначально авторов
планировалось трое. Но когда литературный «мэтр» прочёл семь листов первой
части романа, он сразу признал, что перед ним не литературные «негры», а настоящие,
сложившиеся писатели. В дальнейшем В.Катаев сознательно отказался от
какого-либо вмешательства в творческий процесс тандема Ильф-Петров, и роман был
написан авторами совершенно самостоятельно.
«Двенадцать стульев»
Роман «Двенадцать стульев» вышел в свет в 1928 году -
сначала в журнале «30 дней», а потом отдельной книгой. И сразу стал необычайно
популярен. История о похождениях обаятельного авантюриста и мошенника Остапа
Бендера и его спутника, бывшего предводителя дворянства Кисы Воробьянинова,
захватывала блестящими диалогами, яркими персонажами, тонкой сатирой на
советскую действительность и обывательщину. Смех был оружием авторов против
пошлости, глупости и идиотического пафоса. Книга быстро разошлась на цитаты:
«Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой
Арнаутской улице»,
«Дуся, я человек, измученный нарзаном»,
«Знойная женщина, — мечта поэта»,
«Торг здесь неуместен»,
«Утром деньги — вечером стулья»,
«Кому и кобыла невеста»,
«Быстро только кошки родятся»,
«Гигант мысли, отец русской демократии»
и
многие, многие другие. Незабываем и словарь Эллочки-людоедки с ее вошедшими в
нашу жизнь словечками-междометиями и иными репликами — «мрак!», «жуть!»,
«толстый и красивый», «парниша», «хамите», «у вас вся спина белая!», «не учите
меня жить!», «хо-хо». В сущности, можно без натяжек утверждать, что вся книга о
Бендере состоит из бессмертных афоризмов, постоянно цитируемых читателями и
кинозрителями.
Стоит сказать и несколько слов о возможных прототипах
героев этого произведения. По свидетельству самих авторов, Остап Бендер был
задуман ими как второстепенный персонаж. Для него у Ильфа и Петрова была
заготовлена лишь одна фраза про «ключ от
квартиры, где деньги лежат». Писатели случайно услышали это выражение от
одного знакомого бильярдиста.
«Но Бендер стал
постепенно выпирать из приготовленных для него рамок. Скоро мы уже не могли с
ним сладить. К концу романа мы обращались с ним как с живым человеком и часто
сердились на него за нахальство, с которым он пролезал почти в каждую главу». (Е.Петров «Из воспоминаний об Ильфе»).
Одним из прототипов Бендера считают одесского знакомого
братьев Катаевых Осипа Беньяминовича Шора - брата известного в Одессе
поэта-футуриста Натана Фиолетова. Катаев в книге «Алмазный мой венец» пишет: «Брат футуриста был Остап,
внешность которого авторы сохранили в романе почти в полной неприкосновенности:
атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер. Он не имел
никакого отношения к литературе и служил в уголовном розыске по борьбе с
бандитизмом, принявшим угрожающие размеры. Он был блестящим оперативным
работником».
Вот так! Не даром литературный Остап Бендер свято чтит
уголовный кодекс.
Главным героем романа «Двенадцать стульев» должен был стать
Киса Воробьянинов – уездный предводитель дворянства, «гигант мысли и отец
русской демократии», чрезвычайно похожий в очках на лидера партии кадетов
Милюкова. Большинство исследователей сходятся в том, что Кисе придали черты
двоюродного дяди Катаевых, но есть мнение, будто внешним прототипом этого
персонажа в какой-то мере послужил писатель И. А. Бунин – будущий нобелевский
лауреат. С Буниным семья Катаевых также была хорошо знакома во время его
пребывания в Одессе (1918-1919), а В.Катаев всегда называл его своим литературным
учителем и наставником. Недавно родилась ещё одна версия, пока не
подтверждённая никакими документальными данными. Прототипом Воробьянинова стал
Н.Д.Стахеев – известный елабужский купец и меценат. В середине 1920-х годов он
вернулся из эмиграции, дабы отыскать спрятанные в своём бывшем доме сокровища,
но был задержан ОГПУ. Впоследствии (по легенде) сдал клад государству, за что
удостоился пожизненной советской пенсии.
В отечественном литературоведении существует устойчивое
мнение, будто официальная критика роман «Двенадцать стульев» вовсе не заметила.
Первые рецензии и отклики появились лишь спустя полтора года после его
публикации. Это вызывает недоумение: о романе, публиковавшемся в столичном
ежемесячнике, о самой популярной книге сезона, буквально сразу «разобранной на
цитаты», должны были написать известные критики. Их статьи должны были
появиться в крупных столичных литературных журналах («Октябрь», «Красная новь»
и т.д.), но не появились. Получается, что «Двенадцати стульям» негласно был
объявлен бойкот. Уж очень громкое получилось молчание. Даже не молчание -
замалчивание. Современные исследователи полагают, что гробовое молчание критики
после выхода романа объясняется исключительно политическими причинами. В 1928
году шла отчаянная борьба за власть в руководстве страны. Сталин уже разделался
с Троцким и почти свалил своего бывшего союзника Н.И. Бухарина. А «любимец
партии» Бухарин одним из первых похвалил произведение Ильфа и Петрова.
Осторожные критики выжидали, чем кончится дело: хвалить или ругать одобренную
Бухариным книгу? Когда выяснилось, что надо ругать, «оплёвывание» получилось
каким-то вялым и никого не напугало. И хотя была разогнана старая редакция
«Гудка», арестован редактор журнала «30 дней» В.И.Нарбут – давний покровитель
братьев Катаевых, Ильф и Петров обрели литературное имя, продолжали успешно
трудиться в других сатирических изданиях и уже с 1929 года готовили к
публикации свой новый роман.
«Золотой телёнок»
Второй роман о похождениях великого комбинатора Бендера был
напечатан в 1931 году в журнале «30 дней». Однако переход от журнальной
публикации к книжной оказался куда более трудным, чем в случае с «Двенадцатью
стульями». Предисловие к первому изданию «Золотого телёнка», написанное А. В.
Луначарским, было напечатано в «30 днях» ещё в августе 1931 года (до окончания
публикации романа). Но первое издание книги оказалось не русским, а
американским. В том же 1931 году четырнадцать глав «Золотого телёнка» были
перепечатаны в Париже в эмигрантском журнале «Сатирикон». Роман уже был
опубликован в Германии, Австрии, США, Англии, а советского издания ни в 1931,
ни в 1932 году так и не состоялось. Почему?
Формально в «Золотом телёнке» здоровая советская
действительность, конечно, торжествовала над командором, но моральным
победителем в романе оказывался всё-таки Остап Бендер. Именно это
обстоятельство постоянно ставилось в упрёк авторам. Оно же, по всей
вероятности, и было главной причиной трудностей, возникших при издании романа. Сразу
после выхода журнального варианта начались разговоры об опасном сочувствии
авторов Остапу Бендеру (о том же писал, как мы знаем, и Луначарский). По словам
одного из современников, в те дни «Петров ходил мрачный и жаловался, что
«великого комбинатора» не понимают, что они не намеревались его поэтизировать».
Не получив разрешения на печатание книги в СССР, Ильф и
Петров обратились к А.А. Фадееву как одному из деятелей РАППа. Тот ответил, что
сатира их, несмотря на остроумие, «все-таки поверхностна», что описанные ими
явления «характерны главным образом для периода восстановительного»— «по всем
этим причинам Главлит не идет на издание её отдельной книгой». Спустя два года,
на Первом съезде писателей, М. Кольцов напомнил (ссылаясь на присутствовавших
свидетелей), что «на одном из последних заседаний покойной РАПП, чуть ли не за
месяц до её ликвидации, мне пришлось при весьма неодобрительных возгласах
доказывать право на существование в советской литературе писателей такого рода,
как Ильф и Петров, и персонально их…». РАПП был ликвидирован в апреле 1932
года, а ещё в феврале 1932 года группа сотрудников журнала «Крокодил»,
заявляла, что Ильф и Петров «находятся в процессе блужданий и, не сумев найти
правильной ориентировки, работают вхолостую». Соавторы противопоставлялись в
этом отношении В. Катаеву и М. Зощенко, которые «добросовестно пытаются
перестроиться». В.Ардов впоследствии вспоминал (со ссылкой на Ильфа), что
изданию «Золотого телёнка» помог М. Горький, который, «узнав о затруднениях,
обратился к тогдашнему наркому просвещения РСФСР А. С. Бубнову и выразил свое
несогласие с гонителями романа. Бубнов, кажется, очень рассердился, но
ослушаться не посмел, роман сразу был принят к изданию».
Основной сюжет «Золотого телёнка» схож с сюжетом
«Двенадцати стульев»: погоня за сокровищем, бессмысленная в советских условиях.
На этот раз воскресший Остап добывал богатство, но деньги не приносили ему
счастья. Завязка и развязка романа изменялись в ходе его написания: сначала
речь шла о получении наследства американского солдата, принадлежащего его
советской дочери; затем источником добываемого богатства стал подпольный
советский миллионер Корейко. Менялся и финал: в первоначальной редакции Остап
отказывался от бесполезных денег и женился на девушке Зосе Синицкой, оставленной
им ради погони за сокровищем. Уже во время печатания в журнале Ильф и Петров
придумали новый конец: Остап бежит через границу с сокровищами, но его грабят и
прогоняют назад румынские пограничники.
Годы, когда писался «Золотой телёнок», именуются в советской
истории годами «великого перелома». Это время сплошной коллективизации,
раскулачивания и индустриализации. В городах «великий перелом» выражался в
периодических и массовых чистках советского аппарата, процессах вредителей
(Шахтинское дело
Совершенно новый смысл обрела в 1929–1932 годы проблема
интеллигенции. В предреволюционные и в ранние послереволюционные годы
интеллигенция чаще всего рассматривалась как субъект истории — она может
«делать» или «не делать» революцию, признавать или не признавать её. Теперь
интеллигенты, как и прочие граждане, стали частью советского общества. Из
мнимого субъекта истории интеллигенция стала её объектом. «Буржуазные
интеллигенты», получившие образование до революции, или их потомки
подозревались в скрытых идеологических пороках и тайном недоброжелательстве.
Интеллигенты инженеры были главными героями вредительских процессов, против
интеллигентов писателей и учёных организовывались всё новые идеологические
кампании.
Последующие критики, обрушившись на Ильфа и Петрова за их
насмешку над буржуазной интеллигенцией в лице Васисуалия Лоханкина, к сожалению,
не всегда понимали тонкую иронию, заключённую в этом гротесково-карикатурном
образе. Лоханкин со всеми громкими словами о «бунте индивидуальности» и
размышлениями о судьбах русской интеллигенции - лишь пародия на невежество и
косность типично советского обывателя, обитателя этакой «вороньей слободки». Он
полностью аполитичен, и весь бунт его личности направлен на супругу, которая
уходит к благополучному инженеру, лишая мужа-тунеядца средств к существованию.
Лоханкин - не оппозиционер, а, напротив, убежденный конформист, и позиция этого
неслужащего интеллигента, в сущности, соответствует универсальному штампу его
чиновного собрата Полыхаева, заранее приемлющего всё, «что понадобится впредь».
Такую позицию, действительно, не раз занимали русские
интеллигенты. Создавая Лоханкина, Ильф и Петров, наверное, не думали ни о
веховцах, ни о сменовеховцах. Но неуклонное «гегельянство», готовность признать
разумность всего на свете и любого изменения общественного климата возникало у
русской интеллигенции на протяжении её истории постоянно («наверно так нужно,
так надо…»). В конечном итоге, для вчерашней «совести нации» всё закончилось
всеобщим покаянием, отречением от своего прошлого и самих себя, неизбежной и во
многом предсказуемой гибелью.
Что же касается «вороньей слободки», то в её описании в
точности воспроизведена атмосфера московской «коммуналки» 1930-х годов, где
проживало семейство Е.Петрова. Был здесь и «грузинский князь», и «ничья
бабушка» и другие персонажи «Золотого телёнка». Е.И. Катаева (внучка Е. Петрова)
в интервью «Российской газете» высказала предположение, что реальным прототипом
Васисуалия Лоханкина могла послужить её бабушка - Валентина Леонтьевна
Грюнзайд. Она происходила из состоятельной семьи бывших чаеторговцев, в юности
дружила с Ю. Олешей (ей посвящена сказочная повесть «Три толстяка»), а потом
вышла замуж за Евгения Катаева. Валентина Леонтьевна никогда нигде не работала
и не служила, любила рассуждать о судьбах русской интеллигенции и постоянно
забывала гасить свет в местах общего пользования. Дабы не доводить дело до
рукопашных кухонных боёв и обеспечить безопасность любимой супруги, Е.Петров
один оплачивал электричество за всех жильцов «вороньей слободки».
Ильф и Петров ещё при жизни стали знаменитыми писателями.
Их романы переводились на разные языки, издавались и переиздавались как в СССР,
так и за рубежом. Вышло даже полное собрание сочинений. С 1927 по 1937 годы,
помимо двух романов, дуэтом Ильф и Петров были написаны многочисленные
фельетоны, повесть «Светлая личность», цикл новелл о городе Колоколамске и
сказки Новой Шахерезады. Очерки о пребывании в 1935 году в США составили книгу
«Одноэтажная Америка». Американские впечатления дали Ильфу и Петрову материал
еще для одного произведения - большого рассказа «Тоня».
Конец дуэта
В 1937 году от туберкулеза скончался Илья Ильф. Смерть И.
Ильфа была для Е. Петрова глубокой травмой: и личной, и творческой. С потерей
друга он так и не примирился до последнего дня жизни. Но творческий кризис
преодолевал с упорством и настойчивостью человека большой души и большого
таланта. Он прилагал много усилий для публикации записных книжек друга, задумал
большое произведение «Мой друг Ильф». В 1939—1942 годах работал над романом
«Путешествие в страну коммунизма», в котором описывал СССР в недалеком будущем,
в 1963 году (отрывки опубликованы посмертно в 1965 году).
Заканчивать в одиночку начатое вместе с Ильфом оказалось
невозможным, хотя незадолго до смерти Ильфа, соавторы уже попробовали работать
врозь - над «Одноэтажной Америкой». Но тогда, работая в разных концах Москвы и
даже видясь не каждый день, писатели продолжали жить общей творческой жизнью.
Каждая мысль была плодом взаимных споров и обсуждений, каждому образу, каждой
реплике предстояло пройти суд товарища. Со смертью Ильфа писателя «Ильф и
Петров» не стало.
Е. Петров в книге «Мой друг Ильф» намеревался рассказать о
времени и о себе. О себе - в данном случае означало бы: об Ильфе и о себе.
Замысел его далеко выходил за пределы личного. Здесь должна была заново, в иных
чертах и с привлечением другого материала, отразиться эпоха, уже запечатлённая
в их совместных произведениях. Раздумья о литературе, о законах творчества, о
юморе и сатире. Из статей, которые были опубликованы Е.Петровым под названием
«Из воспоминаний об Ильфе», а также из планов и набросков, найденных в его
архиве, видно, что книга была бы щедро насыщена юмором. К сожалению, завершить
свой труд Евгений Петрович не успел, а большая часть архива после его смерти
была утрачена, поэтому сегодня восстановить текст книги о самом знаменитом
творческом дуэте XX века не представляется возможным.
Как корреспонденту «Правды», Е. Петрову приходилось много
ездить по стране. В 1937 году он был на Дальнем Востоке. Впечатления от этой
поездки отразились в очерках «Молодые патриотки», «Старый фельдшер». В это
время Петров пишет и литературно-критические статьи, занимается большой
организаторской работой. Он был заместителем редактора «Литературной газеты», в
1940 году стал редактором журнала «Огонёк» и в свою редакторскую работу вносил
подлинную творческую страстность.
По мнению современников, уже захиревший к тому времени
официозный журнал под руководством Петрова словно бы обрёл вторую жизнь. Его
вновь стало интересно читать.
В 1940-1941 годах Е. Петров обращается к жанру кинокомедии.
Им было написано пять сценариев: «Воздушный извозчик», «Тиха украинская ночь»,
«Беспокойный человек», «Музыкальная история» и «Антон Иванович сердится» - три
последних в соавторстве с Г. Мунблитом.
«Музыкальная история», «Антон Иванович сердится» и
«Воздушный извозчик» были успешно экранизированы.
Военный корреспондент
С первых дней Великой Отечественной войны Евгений Петров
стал корреспондентом Совинформбюро. Его фронтовые очерки появлялись в «Правде»,
«Известиях», «Огоньке», «Красной звезде». Он посылал телеграфные
корреспонденции в США. Хорошо знавший Америку, умевший говорить с рядовыми
американцами, он немало сделал в годы войны, чтобы донести до американского
народа правду о героическом подвиге советских людей.
Осенью 1941 года это были очерки о защитниках Москвы. Е.
Петров бывал на передовой, появлялся в освобожденных сёлах, когда там ещё
дымились пепелища, разговаривал с пленными.
Когда фашистов отогнали от Москвы, Е. Петров отправился на
Карельский фронт. В своих корреспонденциях он рассказал о героизме и мужестве
защитников советского Заполярья. Здесь его пути пересеклись с не менее
известным впоследствии фронтовым корреспондентом К.М. Симоновым. Последний
оставил интересные воспоминания о личной встрече с Петровым, в которых автор
«Золотого телёнка» и «Двенадцати стульев» предстаёт в образе общительного,
жизнелюбивого, очень внимательного к людям, интеллигентного человека.
Разрешения поехать в осажденный Севастополь Е. Петров
добился с трудом. Город был блокирован с воздуха и с моря. Но туда ходили наши
корабли и летали самолёты, доставляя боеприпасы, вывозя раненых и жителей.
Лидер эсминцев «Ташкент» (его ещё называли «голубым крейсером»), на котором
находился Е. Петров, успешно достиг цели, но на обратном пути в него попала
немецкая бомба. Всё время, пока подошедшие на помощь корабли снимали раненых,
детей и женщин, «Ташкент» был под обстрелом вражеской авиации.
Петров отказался покинуть корабль. Он оставался с экипажем
до прихода в порт, находясь на палубе и помогая команде бороться за сохранение
корабля.
«Когда в день отлёта я вошел утром на веранду, на которой
спал Петров, - рассказывал адмирал И.С. Исаков, - вся веранда и вся мебель на
ней были устланы исписанными листиками бумаги. Каждый был аккуратно придавлен
камешком. Это сушились записи Евгения Петрова, вместе с его полевой сумкой
попавшие в воду во время боя».
2 июля 1942 года самолёт, на котором фронтовой журналист Е.
Петров возвращался в Москву из Севастополя, был сбит немецким истребителем над
территорией Ростовской области, у села Маньково. Члены экипажа и несколько
пассажиров остались в живых, но Е.Петров погиб. Ему не исполнилось и 40 лет.
Памяти Евгения Петрова Константин Симонов посвятил
стихотворение «Неправда, друг не умирает...»
Евгений Петров награжден орденом Ленина и медалью. Одессе,
где родились и начали творческий путь писатели- сатирики, есть улица Ильфа и
Петрова.
Гонения и запрещения коснулись произведений Ильфа и Петрова
уже после их смерти. В 1948 году издательство «Советский писатель» выпустило
романы «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» семидесятипятитысячным тиражом
в престижной серии «Избранные произведения советской литературы: 1917—1947». Но
тут же поплатилось. Специальным постановлением Секретариата Союза советских
писателей от 15 ноября 1948 года публикация была признана «грубой политической
ошибкой», а выпущенная книга – «клеветой на советское общество». 17 ноября
генеральный секретарь Союза советских писателей А.А. Фадеев направил в
Секретариат ЦК ВКП(б), товарищу И.В. Сталину и товарищу Г.М. Маленкову это
постановление, где описывались причины выхода «вредной книги» и меры, принятые
Секретариатом ССП.
Надо признать, что писательское руководство проявило
«бдительность» не по собственной воле. Его вынудили сотрудники Отдела агитации
и пропаганды ЦК ВКП(б), «указав на ошибочность издания». Иначе говоря, Агитпроп
официально известил Секретариат ССП, что находящееся в его непосредственном
подчинении издательство «Советский писатель» допустило непростительный промах,
в связи с чем теперь нужно искать виновных, давать объяснения и т.п. Так как
найти виновных не удалось – обоих авторов уже не было в живых, дело фактически
«замяли» (так и не появилась планируемая разгромная статья в «Литературке»,
никого реально не посадили, руководителя издательства «Советский писатель»
только освободили от занимаемой должности). Но вплоть до хрущёвской «оттепели»
произведений Ильфа и Петрова не переиздавались и считались «идеологически
вредными».
«Реабилитация» и можно сказать, «канонизация» авторов
состоялась лишь во второй половине 1950-х, когда «Двенадцать стульев» и
«Золотой телёнок» были востребованы хрущёвской пропагандой в качестве «лучших
образцов советской сатиры».
Тем не менее, «канонизация» Ильфа и Петрова в качестве
классиков потребовала от тогдашних либералов немалых усилий: романы явно не
соответствовали советским идеологическим установкам даже такой сравнительно
либеральной эпохи. Следы полемики можно обнаружить, например, в предисловии,
которое написал К.М. Симонов к переизданию дилогии в 1956 году. Буквально во
втором абзаце он счёл нужным особо оговорить, что «Двенадцать стульев» и
«Золотой телёнок» созданы «людьми, глубоко верившими в победу светлого и
разумного мира социализма над уродливым и дряхлым миром капитализма».
Подобного рода оговорки использовались и в 1960-е годы.
Отечественные исследователи вынуждены были постоянно объяснять читателям, что
Ильф и Петров не являлись противниками политического режима СССР, «внутренними
эмигрантами» или диссидентами. На протяжении всего времени господства
коммунистической идеологии советские писатели Ильф и Петров нуждались в
оправдании и защите, ибо созданное ими особое пространство на страницах
романов, было полностью свободно от каких-либо идеологических установок. И эта
свобода шла вразрез с внутренней несвободой критиков, восхищая и привлекая
новые поколения читателей.
К сожалению, сегодняшний молодой читатель, взращённый на
произведениях донцовских «негров» и низкопробных подражаниях западному фэнтези,
не в состоянии оценить ни особенностей юмора того далёкого времени, ни высокого
литературного мастерства создателей романов, которые, несмотря ни на что,
пережили свою суровую эпоху.
«Конверт»
Есть
ещё одна нашумевшая на весь мир история, связанная с именем Евгения Петрова.
При
жизни писатель имел весьма необычное хобби — коллекционировал конверты от
собственных писем, оправляемых по несуществующему адресу и возвращаемых почтой
отправителю. Очевидно, его привлекала возможность получить назад конверт,
украшенный редкими иностранными марками и почтовыми штемпелями разных стран.
Согласно
широко растиражированной легенде, в апреле 1939 года Евгений Петров, якобы,
отправил письмо в Новую Зеландию, в выдуманный город Хайдбердвилл, улица
Райтбич, дом 7. Адресатом был некий Мерилл Брюс Уэйзли (полностью выдуманный
Петровым персонаж). В письме отправитель соболезновал о смерти дяди Пита и
просил поцеловать дочь Мерила Гортензию. Через два месяца писатель получил
обратно не свой конверт, а ответное письмо. В нём была благодарность за
соболезнования и фотография, на которой мужчина крепкого телосложения обнимал
Петрова. Снимок датировался 9 октября 1938 года (в этот день писатель лёг в
больницу с тяжелым воспалением лёгких и был без сознания).
После
смерти писателя его вдова получила второе письмо, где новозеландский друг
просил Петрова быть осторожным, объясняя это тем, что когда Петров у них
гостил, они отговаривали его купаться в озере - вода была холодной. Петров им
ответил, что ему не суждено утонуть, а суждено разбиться на самолёте.
Надо
сказать, что вышеприведённая легенда не имеет ни одного достоверного источника.
Письма и фотография, естественно, не сохранились. А если призвать на помощь
здравый рассудок, то стоит вспомнить, что в 1930-40-е годы свободная переписка
советских граждан с иностранными корреспондентами была попросту невозможна.
Странное «хобби» писателя неизбежно привлекло бы к нему внимание НКВД, а это
учреждение, по роду своих занятий, не было склонно ни к шуткам, ни к розыгрышам
в стиле самого же Е.Петрова.
Сегодня
эта история может восприниматься как шутка или занимательная мистификация
автора «Двенадцати стульев». И нет ничего удивительного в том, что именно она
была положена в основу сценария короткометражного художественного фильма
«Конверт», снятого в 2012 году в США.
По
материалам Феликса Каменецкого
Подготовила Светлана Ивановна Васильева
Комментариев нет:
Отправить комментарий