Принято
думать, что читатели в библиотеку идут за новинками. Приятно иногда убеждаться,
что ищут они у нас и такие издания, которые вышли в свет ещё в прошлом веке,
приходят за книгами своего детства, которые не переиздавались десятки лет…
В фондах нашей
библиотеки немало интересных изданий ХХ века. Думаем, полезно будет под Новый
год заложить традицию и в 2017 году рассказывать о них читателям блога. Начнём
мы это знакомство с трёх изданий, посвящённых истории.
Школьники
конца ХХ века на уроках литературы заучивали отрывок из статьи В. И. Ленина
«Памяти Герцена», строки которой до сих пор могут цитировать по памяти: «Чествуя Герцена, мы видим ясно три
поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала – дворяне и
помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки
они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен
развернул революционную агитацию». Большая часть бывших школьников при этом
уже не вспомнит произведения Герцена, и не сможет похвалиться знанием их
содержания. А мы можем, потому что в нашей библиотеке есть уникальные
факсимильные издания альманаха «Полярная звезда» и газеты «Колокол»:
Полярная звезда на 1858. Кн. 4. Лондон
/ Группа по изучению революционной ситуации в России конца 1850-начала 1860-х
годов Института истории АН СССР ; рук. М. В. Нечкина. – Москва : Наука, 1967.
- 317 с.
Колокол. Вып. 1. 1857-1858. Лондон /
Группа по изучению революционной ситуации в России конца 1850-начала 1860-х
годов Института истории АН СССР ; рук. М. В. Нечкина. – Москва : изд-во АН
СССР, 1962. – 256 с.
Журнал
«Полярная звезда» и «прибавочные листы» к нему в виде газеты «Колокол» - в
конце 50-х – начале 60-х годов XIX века были, как сейчас сказал бы, «печатным органом
оппозиции», издавались за рубежом. Нам, людям XXI века,
проглядывая материалы этих изданий, уже сложно понять, что привлекало к ним
современников. Может быть, их манил «дух свободы», которого, как они считали,
не было в России того времени, может быть просто привлекало всё «заграничное». Пролистали
факсимильные издания, чтобы попытаться проникнуться духом того времени, и
задали сами себе ряд вопросов.
В томике «Полярной звезды» находим «Отрывок из
книги: «Самыя доствъерныя записки чиновника очевидца. Присутственный день
уголовной палаты. Судебные сцены. Изложенные отставным Надзорнымъ Совъетником,
бывшимъ Секретаремъ Правительствующего Сената, бывшимъ товарищемъ Предсъдателя
Уголовной Палаты, бывшимъ Оберъ-Секретаремъ Правительствующего Совета, бывшимъ
чиновникомъ Министерства Внутреннихъ Делъ». Задумались: «Неужели нельзя было
опубликовать это в России? Ведь, выпустил уже к этому моменту свои «Губернские
очерки» Салтыков-Щедрин, на тот момент далеко не «бывший» чиновник!» Далее в
этом же номере – стихи Николая Огарёва. Совершенно невинные, не касающиеся
политики, лишь изредка в них проскальзывают размышления о жизни. Снова сложно
представить, что такие стихи не прошли бы цензуры в русских изданиях, если
публиковались более жёсткие и хлёсткие стихи Некрасова. Но далее следуют
отрывки из романа «Былое и думы» Александра Герцена, который стал откровением
для современников, за ним – неизданные стихотворения А. С. Пушкина (в том числе
«Цензору») и неизвестных поэтов («Декабристам», «Кнут» и «Сказка»), письмо Александра
Румянцева к Титову Дмитрию Ивановичу под названием «Убиение царевича Алексея
Петровича», и всё встаёт на свои места. Да, публиковались всё же в «Полярной
звезде» «запрещённые» произведения. 
Просмотр томика
газеты «Колокол» показался более
информативным. В своё время «Колокол» были приложением к альманаху «Полярная
звезда», и в него включалось больше публицистических материалов, чем в
литературно-художественный сборник. Сейчас это издание, наверное, было бы
названо «общественно-политическим», поскольку характер публикаций носит
критический характер. Вот, например, «Письмо к императору Александру I (по поводу книги Корфа)»,
в котором авторы называют записки Корфа о восшествии на престол Николая I, написанные по заданию
императора, раболепными, тяжеловесными, и предлагают изучить историю восстания
декабристов 14 декабря 1825 года. Изучить внимательно, чтобы не повторять лжи
про то, что восставшие были пьяницами, распутниками, которые явились на
Дворцовую площадь, чтобы устроить шум и рассеяться на следующий день. Герцен и
Огарёв отмечают, что в России нет свободы слова: «Представьте самого Иисуса Христа, который бы стал проповедовать
где-нибудь на Адмиралтейской площади или в Летнем саду, – тут и до Иуды не
дошло бы дело, первый квартальный свёл бы его в III отделение,
а оттуда отдали бы его в солдаты или ещё хуже послали бы его в Соловецкой
монастырь». Далее авторы переходят к рассмотрению, так называемой,
общественной и политической деятельности, судопроизводства, и всего устройства
Государства Российского, не забывая критиковать его.
Авторы-составители
«Колокола» использовали любую
возможность разместить пропагандистские материалы, укоряющие существующую в
России власть. В этом же томике факсимильного издания обнаружилась
статья-некролог на художника Александра Иванова, известного своими картинами на
библейские темы, которая начинается словами:
«Ещё раз коса смерти прошлась по нашему полю
и ещё один из лучших деятелей пал – странно, безвременно. Дворовые косари
помогли его подкосить, в то самое время, как он усталой рукой касался, после
целой жизни труда и лишений лаврового венка. Больной, измученный нуждой, Иванов
не вынес грубого прикосновения царской дворни и - умер!
Да, и зачем нам художники и поэты, зачем эти
нежные, нервные организации, которые не могут выносить воздуха передней,
грубости дворецких, образованности фельдфебелей. Теперь нам надобны бойцы,
теперь нам надобны люди, которые за обиду платят не своим здоровьем, а двойной
обидой, за пренебрежение невежд, презрением и ненавистью!»
По мнению авторов,
Иванова подкосило плохое освещение в отведённой под мастерскую комнате (белая
зала во дворце), трёхчасовое ожидание в передней великой княгини Марии
Строгановой… Суммируя все перечисленные причины, приходишь к мысли, что
художника убило недостойное его таланта отношение со стороны царского двора.
Альманах
«Северная звезда» и газета «Колокол» - ценные источники информации о жизни
России XIX века – общественной, бытовой, культурной. Они будут полезны
не только при изучении истории России, но и при установлении отдельных фактов
из жизни известных персонажей этой истории.
Третий наш
«раритет» является логическим продолжением темы противодействия вольнодумных
личностей властям, хотя речь в нём идёт не только о политической жизни страны.
Гернет, М. Н. История царской тюрьмы :
в 5 т. / М. Н. Гернет. – 3-е изд. – Москва : Государственное издание
юридической литературы, 1960-1963.
Пятитомник
М. Н. Гернета – издание интересное во всех отношениях. Во-первых, это
добротное описание зданий (с чертежами и схемами) самых известных тюрем и
казематов (например, Шлиссельбургской крепости). Во-вторых, это собрание
историй заключённых в них людей (декабристы, солдаты Семёновского полка и т.
д.). В-третьих, это большое количество цитат из архивных документов дореволюционной
эпохи, описывающие порядок содержания заключённых, систему их наказания и т. п.
Особенно
заинтересовали нас сведения о Соловецком монастыре, которые приводятся в первом
томе пятитомника. Они свидетельствуют, что в дореволюционной России (во всяком случае
в 18 веке) не было такого понятия, как освобождение от ответственности в связи
с болезнью. Наряду со здоровыми преступниками в монастырской тюрьме содержались
умалишенные. Судите сами:
ВЕДОМОСТЬ О СОДЕРЖАВШИХСЯ В СОЛОВЕТЦКОМ
МОНАСТЫРЕ КОЛОДНИКАХ ОТ ИЮНЯ ПО ОКТЯБРЬ МЕСЯЦ 1786 ГОДА
1) Федор Васильев, содержавшийся с 1756 г. мая 28. По указу
Синода и тайных розыскных дел канцелярии за немаловажную его вину к содержанию
до кончины живота его никуда неисходно в тяжких трудах скованным, а в прошлом 1766 г. по высочайшему
соизволению велено оставить его под присмотром монашеским, а не под караулом.
2) Василий Думнов, крестьянин (слепой), с 1759 г. октября 4. По указу
Синода и определению тайной канцелярии за вину его для содержания неисходно до
кончины живота.
3) Сергей Трифонов, дворовый человек, с 1762 г. сентября 4. По указу
Синода и высоч. повелению для употребления в работы, а как он сумасшедший,
отчего происходят всякие непристойные слова, то что в разговорах произносить будет,
во всем том не верить ему.
4) Иван Алексеев, солдат, с 1762 г. октября 1. По
высочайшему указу на вечное пребывание, и чтобы от него никаких беспокойств
монашествующим не произошло, для содержания караула командированы солдаты, и
чтобы его, кроме церкви, никуда не выпускать. В 1781 г. велено из-под
караула освободить, а оставить под монашеским присмотром.
5) Антон Любимский, малороссиянец, с 1765 г. марта б. По высоч.
повелению для содержания яко безумного неисходно, и чтобы он себе и кого
другого не повредил каким орудием и не допускать его иметь бумаги, чернила,
пера и пр.
б) Михайло Ратицов, дворянин, с 1766 г. августа 19. По
высоч. повелению за оказавшееся смертное преступление и безумство. Содержать
сковано, употреблять притом ко всяким работам. Ежели против чаяния со временем
придет в чувство и тогда учинить ему церковное покаяние. Определить к нему из
обретающихся в монастыре солдат особливый караул.
7) Григорий Спичинский, бывший архимандрит,
ныне монах, с 1772 г.
марта 2. По высоч. повелению за оказавшиеся его вины содержать простым монахом
на неисходном послушании. 1784
г. по секретному сообщению ярославск. и вологодск. ген.-губерн,
Мельгунова, по высоч. повелению, Спичинского, как человека непостоянного и
дерзкого нрава, также во многих клеветах и неосновательньтх доносах и ложных
разглашениях известного, содержать под стражею в особливом покое и никого к
нему из приезжающих в монастырь не допускать. Равно же для удержания его от
всяких клевет бумаги, чернила и ничего по письму способного ему не давать.
8) Петр Кальнишевский, кошевой бывш. Сечи
Запорожской, с 1776 г.
июля 29. По докладу Потемкина, по высоч. повелению для содержания без вьпуска
из монастыря и удаления не токмо от переписок, но и от всякого с посторонними
людьми обращения за неослабным караулом обретающихся в монастыре солдат.
9) Филипп Тимофеев с 1780 г. декабря 22. По
предписанию прокурора князя Вяземского и высоч. соизволению за пьянство и оного
учиненное преступление и дерзость, чтоб за жизнью и поведением иметь неослабное
смотрение и чтобы он из монастыря никуда отлучаем не был. В каком он состоянии
находиться будет, ежегодно рапортовать.
10) «Бывший Пушкин» с 1781 г. июня 18. По
секретному сообщению ген.-губерн. Мельгунова во исполнение высоч. повеления для
содержания в особливом покое за особым караулом.
11) Петр Шелешов, лишенный дворянства и
чинов подпоручик, с 1783 г.
июня 5. По высоч. указу за неумышленное смертное отца своего убийство на вечное
и безысходное пребывание к употреблению в работу, чтобы он по смерть свою
приносил покаяние в своем тяжком преступлении.
12) Александр Теплицкий, отставной
подпоручик, е 1783 г.
июня 23. По высоч. повелению для содержания до того времени, покуда он в дерзновении
своем раскается и развращенную жизнь свою исправит. На пропитание же ему из
монастырской суммы ничего не производить, но принудить, чтобы он доставал себе
работу.
13) Илья Рачинский, лишенный дворянства, с 1783 г. августа 4. В силу
высоч. повеления, по освобождении от оков держать во избежание побега и всяких
непристойных поступков под надлежащим присмотром:
14) Михаил Попескуль, лишенный чинов бывший
поручите, с 1785 г.
октября 1. По лишению чинов за некоторые учиненные им преступления к
неисходному пребыванию и содержанию, как человека, наполненного дерзостью и отчаянием
и склонного не только к клевете, но и на всякие вредные деяния, под таким
присмотром, чтобы он никак из монастыря уйти не мог, и писем писать ему никому
не позволять и об образе жизни и поведении его извещать через каждые шесть
месяцев архангельского губернатора.
15) Алексей Лебедев, бывший полковой лекарь,
с 1786 г.
мая 9. По высоч. повелению для содержания под крепкою стражею особо от прочих
колодников и кроме церкви его никуда не выпускать, приняв при этом все наистрожайшие
предосторожности, дабы он ни себе, ни другим вреда по безумию причинить не мог.
Вместе с тем было предписано не допускать его общения с другими ни на словах,
ни на письме, а потому не давать ему письменных принадлежностей. О его жизни
сообщать каждогодно князю Вяземскому т.
Интересными
показались нам и пояснения к этой ведомости, касающиеся режима содержания
заключённых:
«Режим для сосланных в Соловецкий монастырь
различался в зависимости от разных условий. Сюда ссылали: 1) под начала и 2)
под караул. Первая форма заключения была менее строгой, чем вторая, и была
сопряжена с обязательными работами по монастырю на его нужды. Нередко в самом
определении о ссылке указывалось, на какую работу должен быть определен
сосланный. Тяжесть заключения фактически много зависела от социальной
принадлежности сосланного. Более состоятельные пользовались здесь разными
льготами. Они могли откупаться от обязательных работ, могли иметь свои постели,
носить свое платье. Обычно же заключенные спали на войлоке и на подушке из
оленьей шерсти. Строго запрещалось давать заключенным письменные принадлежности
и книги, кроме церковных. За нарушение этих правил и за разговоры с изолированными
заключенными виновные наказывались телесно или сажались на цепь. Впрочем,
строгость режима менялась при различных настоятелях, одни из которых были
сторонниками строгости, а другие были более мягки. Питание менялось в
зависимости от режима, примененного к тому или другому узнику. Оно могло
состоять или только из хлеба и воды или даже из четырех блюд. Трудно
приходилось тем сектантам, которые употребляли для пиши свою посуду и не считали
возможным принимать пишу, окропленную святой водой (в остроге было обыкновение
перед раздачей пищи окроплять ее, а это в глазах сектантов означало осквернять
ее и делать ни-пригодной для принятия). Только позднее узникам удалось добиться
права брать из котла эту пишу до ее окропления. Питание производилось за счет
монастыря и за счет милостыни богомольцев. Конечно, наличие денежных средств у
арестантов состоятельного класса давало им возможность питаться более удовлетворительно.
А нуждавшиеся получали небольшой заработок от продажи их изделий богомольцам.
Эти богомольцы навешали монастырь в летнее время, и тогда режим становился
более строгим, чем зимой. Необходимым дополнением для поддержания режима
заточения и для соблюдения монастырских правил было «лобное место», т. е. площадь
для производства наказаний плетьми, палками, батогами, розгами и шелепами.
Знакомый с архивными делами Соловецкого монастыря Колчин писал, что «много в
этом несчастном месте истрепано плетей, изломано батогов и березовых прутьев;
много изуродовано человеческих спин, изорвано у несчастных жертв кожи и мяса».
К сожалению, до нас мало дошло описаний
самими заключенными их пребывания в тюрьмах Соловецкого монастыря. Правительство
предусмотрительно подтверждало при присылке каждого нового арестанта свой
строгий запрет - не давать заключенным ни пера, ни чернил, ни бумаги. А за
попытки воспользоваться живой речью, высказать свои мысли, поведать то, за что
узник попал сюда, он получал в рот «кляп». Однако кое-кто оставил письменные
указания на тягости пребывания в тюрьме Соловецкого монастыря. Сосланный сюда
после заточения Екатериной в Петропавловской, а потом в Шлиссельбургской
крепостях уже известный нам прорицатель Авель записал в своей автобиографии,
что за двенадцать лет его пребывания здесь «были искусы ему в Саловецкой
тюрьме, которые и описать нельзя. Десять раз был под смертью, сто раз приходил
в отчаяние, тысячу раз находился в непрестанных подвигах, а прочих искусов было
отцу Авелю число многочисленное и число бесчисленное».
Как говорилась
выше, книга Гернета содержит много интересной и полезной информации не только о
тюрьмах, но и об их архитектурных особенностях, а описание историй узников
раскрывает многие страницы отечественной истории, позволяя посмотреть на них
новым взглядом.
Эти и другие книги по истории России спрашивайте в нашей библиотеке.
Нас можно найти по адресу: Волгоград, ул. Кирова, 132.
Комментариев нет:
Отправить комментарий