Сталинград атакует! Н. Н. Яковлев о начале контрнаступления советских войск под Сталинградом

О Сталинградской битве написаны тысячи книг – документальных и художественных. Есть в них и страницы о начале контрнаступления наших войск. Каждая из книг, рассказывающая о дне 19 ноября 1942 года добавляет несколько фактов, которых нет в других книгах, поэтому каждая из них имеет большое значение для всех, кто интересуется Сталинградской битвой.

Предлагаем вашему вниманию главу из монографии доктора исторических наук, профессора Николая Николаевича Яковлева «19 ноября 1942».

Н. Н. Яковлев

ПАУЛЮС В «КОТЛЕ»

Каждый год 19 ноября наша страна отмечает День ракетных войск и артиллерии — славную дату начала разгрома гитлеровцев под Сталинградом. В тот день 1942 года в 7.30 утра на трех участках прорыва Юго-Западного фронта и на участке прорыва на Донском фронте залп реактивных установок «катюш» возвестил начало наступления. Тысячи орудий и минометов час двадцать минут били по вражеской обороне на протяжении в общей сложности 38 километров. Погода стояла туманная, и авиация могла действовать лишь мелкими группами.

Три фронта Сталинградского направления имели в общей сложности свыше 15 тысяч орудий и минометов, 1250 установок реактивной артиллерии («катюш»), боевые порядки прикрывали более 1100 зенитных орудий. На некоторых участках прорыва Юго-Западного фронта плотность артиллерии достигала 117 стволов на километр. Только Донской фронт имел к началу операции около 3 миллионов снарядов и мин. «Иной читатель, пожалуй, задаст вопрос: а что, 3 миллиона снарядов — это очень много? — объяснял командующий артиллерией фронта В. И. Казаков. — Отвечу сравнением: к началу наступления на трех фронтах было сосредоточено не менее 8 миллионов снарядов и мин, а во всей царской армии к началу первой мировой войны имелось в наличии только немногим более 7 миллионов снарядов всех калибров. Думаю, что эти цифры не нуждаются в комментариях».

Пока 19 ноября 1942 года продолжалась артиллерийская подготовка, советские части подошли на 200–300 метров к переднему краю противника. Едва отзвучали последние разрывы, как красноармейцы бросились в атаку. Однако, несмотря на большие потери, которые понесли румыны от огня артиллерии, прорвать главную полосу обороны врага сразу не удалось. В глубине ее пришлось вести тяжелый бой. Тогда примерно в 13.00 были введены в действие 1-й и 26-й танковые корпуса, мощным ударом пробившие наконец брешь. Не выдержав натиска советских танков, румынские войска побежали, бросая оружие и сдаваясь в плен. Юго-Западный фронт выполнил первую задачу — тактическая оборона врага была прорвана.

Тут грубо просчиталось командование немецкой группы армий «Б», принявшее удар в полосе Донского фронта за основной. К месту прорыва этого фронта направили практически единственный резерв группировки Паулюса — 48-й танковый корпус. В пути он получил приказ, перенацеливавший его на северо-запад, к наконец определенному истинному участку прорыва — наступлению советских 1-го и 26-го танковых корпусов, заходивших западнее в немецкий тыл. Последовал встречный бой, в котором немецкий танковый корпус был наголову разбит вместе с румынскими подразделениями, которые командир корпуса успел поспешно подчинить себе. Советские танкисты далеко превзошли по мастерству немецких. Гитлер немедленно сместил командира 48-го танкового корпуса генерала Гейма и предал суду военного трибунала, приговорившего его к смертной казни. Гейма в конечном счете не казнили, но он провел немало времени в тюрьме.

5-я танковая армия под командованием генерал-лейтенанта П. Л. Романенко вырвалась на оперативный простор и устремилась на Калач. В прорыв вошли другие советские соединения. Вражеский тыл подвергся страшному разгрому, советские танки и пехота неудержимо шли вперед. Они громили штабы, захватывали склады, аэродромы. Дикая паника охватила вражеские войска, обгоняя передовые советские танки.

Германский офицер, посланный разобраться в обстановке в районе прорыва, увидел картину, повергшую его в ужас, — в ледяной степи он встретил бежавшее румынское воинство. «Безудержная, беспорядочная, течет мимо меня толпа, солдаты шагают группами и поодиночке... Навстречу нам полевая кухня. Она облеплена ранеными солдатами сверху донизу, так что лошади еле тянут. Еще несколько полевых кухонь, потом три небольших грузовика. Они тоже нагружены доверху. Несчастные, отупевшие лица. За борта скрюченными пальцами держатся какие-то тени. Они тупо шагают, механически переступая ногами. Высокие бараньи шапки сползли почти на нос, воротники закрывают рот, так что виднеется только кусок небритой щеки, спрятанной от обжигающего ветра. Почти все, за исключением горланящих пьяных, шагают молча. На мой оклик никто не обращает внимания... Я рад выбраться из этого кошмара. Но через несколько километров нам снова встречается группа. И снова мимо нас плетутся еле движущиеся тени с открытыми и закрытыми глазами. Им все равно, куда их приведет эта дорога. Они бегут от войны, они хотят спасти свою жизнь. А все остальное не играет никакой роли. Румынский полковник откровенно говорит мне, поправляя пропитавшуюся гноем повязку на голове: «С моими солдатами больше ничего не сделаешь. Они не подчиняются никаким моим приказам...»

Другой немецкий очевидец, попав в бегущие войска, впоследствии вспоминал: «На.лицах солдат застыло выражение ужаса, словно за ними по пятам гнался сам сатана... Бросая все на своем пути, бегущие без оглядки войска увеличивали и без того огромную армию отступающих, создавая в целом картину, напоминающую отступление Наполеона». Вероятно, эта аналогия пришла ему на ум позднее, а тогда, услышав приближающиеся разрывы снарядов, уханье мин и визг «катюш», наблюдатель счел за благо присоединиться к бегущим.

Подошло время выступать войскам Сталинградского фронта. За предстоящими действиями 4-го механизированного корпуса в штабе фронта и в Ставке собирались следить с особым вниманием. В последние дни перед наступлением командир корпуса генерал-майор В. Т. Вольский обратился с письмом на имя Сталина, настаивая, что при имевшемся соотношении сил и средств наступление обречено на неудачу. Как «честный член партии» он предрекал провал со всеми вытекавшими последствиями. Зная мнение других ответственных участников наступления, Вольский просил ГКО проверить реальность операции, отложить ее или даже отказаться от нее.

Сталин затребовал объяснений у Василевского, который заверил, что автор письма никаких сомнений раньше не высказывал. Что касается операции, то никаких оснований для пересмотра сроков ее начала или даже отмены не существует. «Сталин, — пишет Василевский, — приказал тут же соединить его по телефону с Вольским и после короткого, отнюдь не резкого разговора с ним порекомендовал мне не обращать внимания на это письмо, а автора письма оставить в корпусе, так как он только что дал ему слово во что бы то ни стало выполнить поставленную корпусу задачу. Окончательно вопрос о нем, как о командире корпуса, должны были решить по результатам действий корпуса».

20 ноября перешел в наступление Сталинградский фронт. С огромным подъемом бойцы пошли вперед, разметав румынские дивизии. В середине дня в прорыв были введены подвижные войска — 13-й и 4-й механизированные корпуса полковника Т. И. Танасчишина и генерал-майора В. Т. Вольского. В приволжской степи колонны советских танков, сбивая врага, пытавшегося зацепиться за тот или иной рубеж, стали развивать стремительное наступление. Вспыхивали скоротечные бои, гремели орудия, нигде румынским и немецким войскам не удавалось организовать сколько-нибудь длительное сопротивление. Василевский доложил в Ставку об «отличных действиях» корпуса генерала Вольского, войска которого «проявили в первый же день операции исключительный героизм, мужество, отвагу и продвинулись, ломая сопротивление врага, на 20 километров».

На рассвете 21 ноября в селе Варваровка советские войска захватили врасплох 52 танка врага с экипажами, скопившимися на заправочном пункте. Попытка немцев отбить танки успеха не имела. В тот же день танкисты генерала Вольского перерезали железную дорогу на Сталинград, взяв станцию Абганерово. Железнодорожный путь был немедленно разрушен, телеграфная связь прервана. А ведь это был основной путь, по которому снабжались 6-я и 4-я танковая армии немцев.

В первые дни операции плохая погода сковала действия авиации обеих сторон. Генерал Рихтгофен, незадолго до начала советского наступления улетевший на Северный Кавказ руководить операциями на Тереке, был как громом поражен драматическим поворотом событий под Сталинградом. Спесивый авиационный начальник, разумеется, не мог признать, что стратегия и тактика Красной Армии уже превосходят перехваленные немецкие. Бессилие гитлеровского командования изменить обстановку в свою пользу Рихтгофен объяснил просто. В промежутках между потоками брани в адрес Красной Армии он восклицал: «Эти русские опять мастерски воспользовались плохой погодой!

В эти исторические дни командирами владела только одна мысль — во что бы то ни стало выполнить приказ, окружить зарвавшегося врага. Танковые и мотомеханизированные корпуса с величайшей решимостью шли вперед. Высокая цель окрыляла бойцов и командиров, принимались и выполнялись дерзкие решения. Войскам Юго-Западного фронта для соединения со Сталинградским фронтом было необходимо форсировать Дон. У командира 26-го танкового корпуса генерал-майора А. Г. Родина созрел смелый замысел — взять с ходу единственный мост через реку в этом районе у города Калач. План был выполнен молниеносно.

В ночь на 23 ноября передовой отряд подполковника Г. Н. Филиппова на большой скорости двинулся по дороге на Калач с запада. Танки и автомашины с пехотой зажгли фары, они беспрепятственно проносились мимо немецких солдат, принимавших отряд за свой. В шесть утра советские танки проскочили мост; его охрана, не оказавшая сначала сопротивления, была перебита. Опомнившиеся гитлеровцы попытались вернуть мост, но неоднократные свирепые атаки врага были отбиты. Вскоре подошли главные силы корпуса, и советские войска с боем овладели городом Калач. Подполковнику Г. Н. Филиппову за этот подвиг было присвоено звание Героя Советского Союза.

В Ставке Советского Верховного Главнокомандования внимательно следили за пульсом сражения, разыгравшегося западнее Сталинграда. Управление битвой постоянно находилось в твердых руках. Войска Юго-Западного фронта под командованием генерал-лейтенанта Н. Ф. Ватутина успешно выполняли свою задачу. Тревогу в Ставке вызвало положение на Донском фронте, который наносил вспомогательные удары. 23 ноября на имя командующего фронтом генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского поступает указание из Ставки: «Товарищу Донцову (Рокоссовскому). Копия товарищу Михайлову (Василевскому). По докладу Михайлова, 3-я мотодивизия и 16-я танковая дивизия немцев целиком или частично сняты с Вашего фронта, и теперь они дерутся против фронта 21-й армии. Это обстоятельство создает благоприятную обстановку для того, чтобы все армии Вашего фронта перешли к активным действиям. Галанин действует вяло, дайте ему указание, чтобы не позднее 24 ноября Вертячий был взят. Дайте также указание Жадову, чтобы он перешел к активным действиям и приковал к себе силы противника. Подтолкните как следует Батова, который при нынешней обстановке мог бы действовать более напористо». Войска Донского фронта усилили нажим на врага, преодолевая его сильнейшее сопротивление.

23 ноября, 16 часов. Свершилось! В зимних сумерках в районе хутора Советского соединились войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов. Кольцо окружения вокруг немецкой группировки замкнулось. Отныне задача состояла в том, чтобы, сжимая внутреннее кольцо окружения, уничтожить противника и в то же время отогнать [448] максимально на запад вражеские войска, которые, несомненно, попытаются нанести деблокирующий удар. Ликвидацию окруженных в районе Сталинграда немецко-фашистских войск Ставка возложила на Донской и Сталинградский фронты. Им было приказано, не теряя времени, продолжать наступление.

Последовала неделя тяжелейших боев с отборными гитлеровскими дивизиями, которые яростно сопротивлялись, часто переходя в контратаки. С 24 по 30 ноября плацдарм, занятый окруженной группировкой, сократился примерно вдвое, не превышая по протяженности с запада на восток 70–80 километров, а с севера на юг 30–40 километров. Однако выполнить поставленную задачу — уничтожить войска Паулюса — не удалось. Попытки продолжить наступление привели бы к необоснованным потерям. «К декабрю 1942 года, — писал К. К. Рокоссовский, — развитие действий войск Донского фронта было явно неутешительным. Не лучшим оно стало на участке Сталинградского фронта».

Это объяснялось рядом причин. Ставка стремилась развить наступление на запад, пополнив действовавшие там соединения за счет войск, сражавшихся на внутреннем кольце окружения. Это было оправдано со всех точек зрения, ибо создавало предпосылки для отражения неизбежного германского контрнаступления с целью освободить блокированную группировку. Сокращение территории, занятой войсками Паулюса, дало возможность противнику уплотнить оборону и маневрировать резервами внутри кольца, направляя их на угрожаемые участки. Наконец, вероятно, важнейшее обстоятельство — размах окружения далеко превзошел первоначальные наметки советских штабов. Враг у Сталинграда оказался много сильнее, чем ожидалось.

«Дело в том, — писал А. М. Василевский, — что в наших исходных расчетах, за которыми последовало решение Ставки на уничтожение окруженного противника с ходу, была допущена серьезная ошибка относительно численного состава окруженной в районе Сталинграда вражеской группировки. На основе разведывательных данных фронтов, принимавших участие в контрнаступлении, подтвержденных также Генеральным штабом, мы определяли в то время общую численность окруженной группировки, которой командовал Паулюс, в 85–90 тысяч человек. Фактически же в ней насчитывалось более 300 тысяч. Значительно преуменьшенными были наши представления и в отношении боевой техники, вооружения, особенно артиллерии и танков, которыми располагали окруженные немецко-фашистские войска».

Для ликвидации такой значительной группировки требовались время и тщательная подготовка. Между тем с запада надвигалась угроза, которую необходимо было отвратить любой ценой.

Советское наступление застало врасплох немецкие 6-ю и 4-ю танковую армии. Штаб Паулюса бежал из станицы Голубинской, считавшейся глубоким тылом, едва ускользнув от советских танков. Войска, попавшие в «котел», испытали сначала величайшую растерянность — они, кичившиеся репутацией экспертов брать противника в клещи, сами были зажаты в стальные тиски, прочно сели в окружение! Офицер-разведчик штаба одного из корпусов 6-й армии Видер вспоминал о тех днях:

«Ошеломленные, растерянные, мы не сводили глаз с наших штабных карт — нанесенные на них жирные красные линии и стрелы обозначали направление многочисленных ударов противника, его обходные маневры, участки прорывов. При всех наших предчувствиях мы и в мыслях не допускали такой катастрофы! Штабные схемы очень скоро обрели плоть и кровь в рассказах и донесениях непосредственных участников событий, с севера и запада в Песковатку — еще недавно тихую степную балку, где размещался наш штаб, — вливался захлестнувший нас поток беспорядочно отступавших с севера и запада частей».

Из штаба Паулюса в штаб группы армий «Б» и в «Волчье логово» в Восточной Пруссии и Бергхоф катилась лавина панических сообщений, в них просматривалась крайняя тревога по поводу мастерства, с которым Красная Армия окружила германские войска в Сталинграде. Бегущие, естественно, не могли точно сообщить, какие силы ввели в бой советские командующие. Но сомнений не было в одном — очень большие. В эти дни видели, как мертвенно бледный генерал Йодль повторял: «Русские сильнее, чем в 1941 году!» Разумеется, подальше от ушей фюрера. Тем не менее в высшем командовании превалировало мнение — войска Паулюса можно вызволить.

Начальник штаба ВВС генерал Яшонек авторитетно заверил: наладим снабжение по воздуху. ВВС уже привыкли снабжать Паулюса, ему перебрасывались по воздуху саперные батальоны и зенитные батареи. Вечером 22 ноября чудовищный поезд «Америка» тронулся из Берхтесгадена. Сутки, потребовавшиеся для того, чтобы доехать до Восточной Пруссии, Гитлер провел в совещаниях с Йодлем, Кейтелем и Яшонеком. Договорились, что Паулюсу будет подана помощь — нужно только сколотить танковый кулак под командованием генерала Гота. Поздно вечером 23 ноября Гитлер вернулся в «Волчье логово», где работал аппарат ставки фюрера, покинувший лагерь под Винницей. Фюрер ободрил Цейтцлера: «Величие познается в беде — как, например, было с Фридрихом Великим».

Гитлер приказал 6-й армии занять круговую оборону и ожидать помощи извне. Командование группой армий «Б» и Паулюс сочли, что окруженная группировка находится в большой опасности и необходимо немедленно прорываться на юго-запад. Это повлекло бы за собой оставление Сталинграда. Прорыв был намечен на 25 ноября. Однако Гитлер в последний момент воспротивился операции, приказав армии Паулюса стоять на месте и обещав деблокировать ее в самое ближайшее время. В приказе Гитлера говорилось: «Войска 6-й армии, окруженные в Сталинграде, впредь будут именоваться войсками крепости Сталинград».

Цейтцлеру Гитлер объяснил: «6-я армия останется там, где она находится сейчас! Это гарнизон крепости, а обязанность крепостных войск — выдержать осаду. Если нужно, они будут находиться там всю зиму, и я деблокирую их во время весеннего наступления». Геринг тут же дал обещание доставлять по воздуху необходимое — по минимальной оценке, окруженной группировке требовалось ежедневно 500 тонн грузов.

После войны битые германские генералы сочинили версию о том, что упорство фюрера, не желавшего оставлять Сталинград, в конечном итоге погубило 6-ю армию. Они настаивают, что прорыв на юго-запад спас бы окруженную группировку. Дело, однако, в том, что эта версия, как и многие другие выдумки задним числом о разногласиях Гитлера с генералитетом, мало связана с действительностью. Немецкие командующие не менее Гитлера ценили достижение рубежа Волги. И они прежде всего думали о восстановлении там фронта, а потом уже об отходе. Пусть Паулюс действительно трижды предлагал оставить Сталинград, но одновременно указывал: «При известных условиях имелись предпосылки для запланированной операции по деблокированию и восстановлению фронта». Иными словами, он полностью разделял генеральное направление гитлеровской стратегии. Утверждение о том, что отступление 6-й армии могло бы сохранить ее, естественно, малообоснованно. Если бы гитлеровцы попытались осуществить план, намеченный на 25 ноября, они должны были бы вылезти из укрепленных позиций и непременно попали бы под удар советских войск. Высказываемые задним числом надежды на то, что 6-й армии удалось бы оторваться от Сталинградского фронта, смехотворны.

Уже 21 ноября штаб 11-й немецкой армии под Витебском, которой командовал генерал-фельдмаршал Э. Манштейн, возглавил группу армий «Дон», которая с большой поспешностью сколачивалась для деблокирования окруженных у Сталинграда. Группа армий «Дон» брала на себя фронт между группами армий «Б» и «А». Манштейн считался в Германии к этому времени лучшим стратегом. Ему подчинили около 30 дивизий на 600-километровом фронте группы армий «Дон» — от Вешенской до речки Маныч. 6-я армия Паулюса формально также подчинялась ему. Группе армий «Дон» ставилась задача «остановить наступление противника и вернуть утерянные с начала наступления противника позиции».

Для ее комплектования лихорадочно перебрасывались войска с Кавказа, из Германии и даже из оккупированной Франции. Собиралось все, что мог наскрести вермахт. Однако войска, предназначенные для наступления, сосредоточивались с большим запозданием против первоначальных сроков. К этому времени враг хорошо почувствовал на своей шкуре, что значила всенародная партизанская война. Эшелоны с трудом проталкивались по железным дорогам, постоянно подвергаясь нападениям партизан.

Самому Манштейну потребовалась неделя, чтобы добраться до нового места службы из Витебска до Новочеркасска. Поезд полз с черепашьей скоростью, и у Манштейна нашлось время предаться воспоминаниям: «Десять лет назад я ехал по этому же пути в Ростов, чтобы в качестве гостя принять участие в маневрах Красной Армии на Кавказе. Тогда у меня осталось много интересных впечатлений, но сегодня перед нами была задача, относительно трудности которой мои помощники и я не предавались никаким иллюзиям». В пути Манштейн отдавал приказы собирать войска, подбрасывать боеприпасы, горючее для группы армий «Дон», но затруднения возникали везде.

Поучителен путь только одной 6-й танковой немецкой дивизии, которая после разгрома под Москвой находилась на переформировании и укомплектовании во Франции. Дивизию довели до штатной численности, в начале ноября погрузили в эшелоны и направили на восток. Позади благополучно остались Франция, Германия, и вот территория нашей страны. Офицер дивизии Шойберт писал: «Когда достигли Барановичей в Белоруссии, началась партизанская область. Разбитые локомотивы и вагоны по обе стороны железнодорожной линии отчетливо показывали, какая ожесточенная малая война шла здесь. Всюду на этой огромной лесистой территории вплоть до Гомеля была усиленная охрана железнодорожных путей. Локомотив толкал перед собой вагон с песком, как защиту от мин». 27 ноября эшелон дивизии прибыл к месту назначения — станции Котельниково. Именно в этот день советские части сделали попытку ворваться в город. «Уже через несколько минут дивизия докладывала о первых убитых и раненых», — заключает рассказ Шойберт.

А советская разведка доносила — для деблокирования войск Паулюса прибыла еще одна танковая дивизия, эта прямо из Франции. В Ставку пришло немало донесений о том, что в районе Тормосин и Котельниковский очень быстро сосредоточивается ударная группировка. Ближайшее будущее — ее яростный натиск на восток, на соединение с 6-й армией — было нетрудно предвидеть.

Яковлев, Н. Н. Избранные произведения / Н. Н. Яковлев. - М.: Мысль, 1990.