Язык Михаила Шолохова: неожиданные открытия

2020-й год – год 115-летнего юбилея Михаила Александровича Шолохова, чьё имя носит наша библиотека. Начинаем его в нашем блоге с публикации, посвящённой писателю-юбиляру.

Произведения Михаила Александровича Шолохова впитали в себя донской говор. Его герои говорят образным и красивым языком, под очарование которого подпадает и простой читатель, и литературовед. Но всё ли мы, простые, не остепенённые читатели, правильно поняли, читая книги писателя? Давайте обратимся к выдержкам из трёх работ филологов, заставляющих по-новому взглянуть на язык писателя, найти в его работах смысл, который ранее ускользнул при чтении «Тихого Дона» или «Поднятой целины».

Курячая, О. Г. Прозвища в произведениях М. А. Шолохова / О. Г. Курячая // Культурная жизнь Юга России. – 2012. - № 2. – С. 89-91.

Любое прозвище обладает мотивацией. Например: Подкова (казак Яков из «Тихого Дона») имел шрам на лице в виде подковы, Клинок (Иван Алексеевич Лагутин) – длинную голову, Калмык (казак Федот Бодовсков) – калмыцкие глаза, Курносый (пастух Кузька) – курносый нос, Черногуз (есаул Попов) – черные усы, Верблюд (казак Козьма Крючков) – верблюжью сутулость, Левша (Григорий Мелехов) – привычку все делать левой рукой, Молчун (хуторянин Демид) – чрезмерную молчаливость, Рваный (старик Фрол Дамасков) – оторванную левую ноздрю. Прозвище казака Алексея Урюпина Чубатый намекает на лысину (отсутствие чуба – гордости донского казака), а прозвище Цаца (Атёпин Емельян Константинович) – на дефект речи («цаканье»).

Подчас наличествует несколько мотиваций одновременно. Турки (семья Мелеховых) имеют турецкие корни, а Григорий Мелехов и его отец Пантелей – еще и вспыльчивый горячий темперамент. Шамили (братья Шумилины) названы так за крепкое телосложение, физическую силу и за созвучность фамилии с именем Шамиль. Гетько (работник Геть-Баба) – в основе номинации нечто созвучное необычной фамилии.

Сморчок (старик) означает внешнюю неприглядность, сутяжничество, Брёх (казак Иван Авдеевич Синилин) – фантазерство. Христоня (Хрисанф Токин) – необычное имя, не соответствующее характеру героя.

В романе «Поднятая целина» Дымок (парень из хутора Гремячий Лог) отличается курчавыми дымчато-белесыми волосами, светлыми голубоватыми глазами, ветреным характером. Грач (мужик Антип) носит черную бороду. Прозвище Батько Квадратько (украинец, командир агитколонны Осип Кондратько) породили коренастая фигура и чрезмерно широкие плечи, а также созвучие фамилии со словом «квадрат». Курощупом зовут старика Акима Бесхлебнова, который работает в колхозном курятнике. Младший и Старший (старик Аким Бесхлебнов и его сын, тоже Аким) – тезки.

Нахалёнок (мальчик Мишка из «Донских рассказов») – прозвище, намекающее на внебрачное рождение (согласно донскому диалекту, `внебрачный ребенок`); раколов (молодой боец из романа «Они сражались за Родину») прозван так за умение ловить раков.

А вы, наши читатели, когда знакомились с романами и рассказами Михаила Александровича всегда понимали почему и за что его герои носят такие прозвища?

Козлова, Р. П. Герои «Поднятой целины» как коллективная и языковая личность / Р. П. Козлова // Вестник Томского государственного университета. – 2005. – Вып. 2. – С. 23-29.

В большом числе ярких и неповторимых персонажей романа особое место принадлежит деду Щукарю. Щукарь – хуторской чудак, по словам Макара Нагульнова, балабон. «Твоё дело – только языком балабонить, брехни рассказывать», - заявляет деду Щукарю Макар, когда тот надумал вступать в партию. Отличительной чертой деда Щукаря, как считают и другие станичники, является стремление прихвастнуть, соврать, но сам он о себе иного мнения: «- А я когда-нибудь брехал? Или к придмеру, всякие разные сочинения сочинял? …Напролёт, как есть всю свою жизню я одну правду-матку в глаза добрым людям режу, через это самое, Кондратушка, я кое-кому и есть на этом свете неугодный алимент».

Дед Щукарь, действительно, болтун и пустомеля, но в то же время это сложная, умная, противоречивая человеческая и языковая личность. Дед – весёлый человек, несмотря, на свою несчастную, вечно голодную жизнь, о которой он откровенно поведал Давыдову: «- Меня, кубыть, ветром несло всю жизнь, то скособочит, то вдарит об какой предмет, а то и вовсе к едрене матери ушибёт».

<…> Щукарь без ложной скромности говорит о себе, как о мудром человеке: «…явилась сюда таких мудрых стариков, как я, уму-разуму учить…»; «- Ему, Макару-то, самому не грех у меня ума занять». Щукаря в разговоре трудно сбить с толку, а умение вставить слово к месту и не к месту, вера в добро и в доброе отношение к людям помогают ему думать, что его слово мимо не пролетит: «- Да милый ты мой Антипушка! Ты поимей в виду, что Щукарь нигде не пропадёт! Уж он слово мимо не пустит, а непременно влепит в точку, не таковский он, чтобы мимо пулять!»

<…> Весёлый нрав, умение подметить особенное в каждом человеке, позволяют Щукарю делать о казаках очень меткие замечания: «- Ты, председатель сельсовета, важная личность, с тебя и старые и малые должны пример брать, а ты как ведешь себя? Дуешься на собрании от дурацкого смеха и синеешь, как индюк!» - говорит он Разметнову. Нагульнову он дает такую характеристику: «- Вот взять хотя бы Макарушку. Он с восемнадцатого года как выпрямился, будто железный аршин проглотил, так и до ныне ходит сурьезный, прямой, важный, как журавль на болоте».

<…> Редко кто из стариков Гремячего Лога говорит так ласково, обращаясь к людям, как дед Щукарь: «- Макарушка, ты же не помнишь, соколик!»; «Макарушка! Не стучи дюже, а то ладошку отобьешь».

<…> Язык деда Щукаря – это живая, полнокровная народная стихия. Речь его не отличается от речи других казаков: она насыщена диалектными словами, она образна за счет пословиц, поговорок, сравнений, фразеологических выражений, но она во многом индивидуальна и является отражением его характера.

Подозреваем, что сейчас вы оказались в положении Журдена из «Мещанина во дворянстве» Мольера, когда он узнал, что всю жизнь говорил прозой. Вроде бы, всё, что пишет Р. П. Козлова, знакомо, но под таким углом Щукаря вы точно не видели, сосредоточившись исключительно на его «комической» функции в романе.

Фесенко, Ю. П. Пласт плутовского романа в «Поднятой целине» / Ю. П. Фесенко // Научная мысль Кавказа. – 2006. - № 2. – С. 91-99.

Надежным залогом нравственного здоровья казачества в романе предстает народная смеховая культура. Шолоховский текст исподволь приобретает черты плутовского романа, как известно, опирающегося на фольклор. Отсюда обилие вставных эпизодов и «рассказов в рассказе», количество которых по мере развертывания сюжета увеличивается. При чтении «Поднятой целины», особенно ее второй книги, порою создается впечатление, что для автора гораздо важнее всевозможные байки и озорные проделки, нежели факты ударного построения социализма. А чтобы у нас не оставалось никаких сомнений на этот счет, писатель проводит явственно ощутимые параллели с одним из самых ярких русских «плутовских романов» – «Сказкой про жида вороватого, про цыгана бородатого» В.И. Даля (казака Луганского).

Скажем, можно положительно утверждать, что колоритный эпизод покупки у хитрого цыгана Щукарем никудышней кобылки написан по мотивам неоднократных обманов таким же цыганом падкого на дармовую наживу Ицьки Гобеля. И хотя среди перечисляемых Далем способов «переделок» лошадей приема, изложенного в «Поднятой целине» не значится, общность в обрисовке сходных ситуаций и психологических характеристик персонажей налицо. Если Щукаря на мгновение подымает вверх крыло мельницы, то Ицьку на целую ночь – вздымающийся шлагбаум. Однако приземление для них оказывается не вполне благополучным: Щукарь выбивает из суставов кисти рук, а Ицька ломает ногу. Или – спасающийся от бугая Щукарь вскакивает в открытое окно куреня, где дед Донецковых, приняв его за ухажера снохи (к которой он сам не равнодушен), наставляет по-своему: выбивает зуб и заставляет снять сапоги. Но сродни этому и Ицька. Увидев во сне страшного цыгана и спросонок приняв за него свою жену, выбрасывает ее в окно; по той же причине он расправляется с Гершкой завзятым, (кстати, Щукарь то и дело называет себя отчаянным), пытающимся проникнуть в дом через то же самое окно; обращает в бегство толпу собравшихся евреев-зевак, теряющих в суматохе башмаки, и в конце концов выворачивает Гершке колени наоборот, почему и получает тот новое прозвание разбитого на задние ноги. Кстати, Любишкин грозит Демке Ушакову: «<…> задом наперед ходить научу!», а Антип Грач рассказывает Щукарю об артисте, которому «заднюю ногу пяткой наперед вывернули».

Количество подобных сближений нетрудно увеличить. Например, Щукарь покупает кобылку за 30 рублей, что соответствует одному из центральных эпизодов «сказки». Причем, у Даля цыган возвращает Ицьке деньги 50-рублевой поддельной ассигнацией и получает сдачу настоящими, тем самым еще раз обманывая непомерно жадного Ицьку.

Нельзя забывать и о том, что цыган постоянно ворует у простоватого, но желающего всех перехитрить Ицьки лошадей и ему же их продает.

Полагаем, Шолохов хотел выразить ту важную мысль, что казаки уже многократно заплатили за свою землю, а с них требуют все новых и еще больших жертв. Отсюда распространенный в «Поднятой целине» мотив цыганства (конечно же, не в смысле национальной принадлежности), особенно активно циркулирующий среди «красных». Как и в «сказке», люди тянут друг у друга одно и то же добро, но оно не преумножается и никого не обогащает.

<…> Активное использование творческого наследия Даля в 1930-е годы требовало немалого мужества, ибо его произведения в период культа личности Сталина были запрещены и практически не публиковались. Поэтому и не упоминается его имя как автора «Толкового словаря живого великорусского языка», который для ознакомления дает Щукарю Нагульнов. Дед, подражая Нагульнову, самостоятельно изучающему английский язык, выбирает отсюда слова иностранного происхождения и комически «украшает» ими свои высказывания: апробация, ажиотаж, бордюр и т.д. Ему оказывается как бы чуждой стихия родной речи, хотя именно он предстает ее наиболее ярким носителем в «Поднятой целине».

Думается, здесь содержится едкий выпад против изъятия Словаря Даля из библиотек в 1920-е годы, что привело к нарушению общенациональной коммуникации.

Вскоре Словарь был возвращен в библиотечные фонды, а в 1935 г. – единожды в период сталинщины – переиздан ограниченным тиражом.

Несомненно, М.А. Шолохов ощущал себя продолжателем далевских традиций в тщательной обрисовке подробностей казачьей жизни, скрупулезном воссоздании народного мировидения и насыщении текста фольклорными мотивами. В 1957 г. он поддержал первое в советское время издание «Пословиц русского народа» Даля, предпослав им содержательную заметку под красноречивым названием «Сокровищница народной мудрости». Фольклорные афоризмы из далевского сборника мы постоянно встречаем в обеих книгах «Поднятой целины». Трудно понимать это иначе как утверждение национальной самобытности вопреки политической конъюнктуре.

Думается, поклонники Шолохова, не обладающие учёными степенями, сейчас кинутся искать сказки В. И. Даля (Казака Луганского), чтобы сравнить их с рассказами-вставками деда Щукаря. Или заглянут в его «Словарь живого великорусского языка».