Гений, покоривший мир. Нобелевские лауреаты Б. Пастернак и М. Шолохов в оценке итальянской критики

 

В статье, с содержанием которой мы рекомендуем ознакомиться, исследуется реакция наиболее авторитетных итальянских критиков, писателей и публицистов на присуждение Нобелевской премии по литературе писателям из СССР: в 1958 году Б.Л.Пастернаку, в 1965 году — М.А.Шолохову. Заслуживает особого внимания тот факт, что ключевые романы советской литературы ХХ века «Доктор Живаго» Пастернака и «Тихий Дон» М.А. Шолохова вышли в Италии одновременно, что дало повод к их сравнению в критической литературе. Более того, оба писателя не раз были в числе номинантов на премию: в частности, в 1958 году они оказались невольными соперниками в борьбе за внимание Нобелевского комитета. Тон противопоставлению Пастернака Шолохову задала партийная критика в лице члена Компартии Италии К.Салинари. Суждения критики о художественных достоинствах романа Пастернака не отличались единодушием. Однако в своем большинстве итальянская критика поддержала мнение Нобелевского комитета, присудившего премию Пастернаку «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа», отметив, что эта премия в лице Пастернака присуждена всей великой русской поэзии ХХ века. Уже через два года Пастернака не стало. В этом смысле пророческой стала оценка литературного критика Д.Вигорелли, увидевшего в романе «Доктор Живаго» «духовное завещание» Пастернака, гуманистический призыв «не потерять человека в бурном потоке истории». В оценке романа «Тихий Дон» и творчества Шолохова в целом итальянская критика проявила полное единодушие, что следует из многочисленных статей и интервью, сопровождавших приезд Шолохова в Италию в 1959 году, а затем и откликов критики в 1965 году в связи с присуждением ему Нобелевской премии в контексте политики «оттепели», проводимой советским руководством.

 

 

М.А.Ариас-Вихиль, Д.С.Московская

НOБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ Б.ПАСТЕРНАКА (1958) И М.ШОЛОХОВА (1965) В ОЦЕНКЕ ИТАЛЬЯНСКОЙ КРИТИКИ

 

В истории присуждения Нобелевской премии по литературе русским писателям многолетнее противостояние Бориса Пастернака и Михаила Шолохова, по мнению итальянской критики, представляется в высшей степени характерным явлением: имя Шолохова связано с новой советской литературой социалистического реализма, тогда как имя Пастернака олицетворяет предшествующую дореволюционную литературу. Роман Шолохова «Тихий Дон» издавался в Европе не меньшими тиражами, чем роман Пастернака «Доктор Живаго». В числе кандидатов на Нобелевскую премию имена Бориса Пастернака и Михаила Шолохова неоднократно стояли рядом в списке. Пастернак выдвигался на премию пять раз: в 1946 г., задолго до публикации романа «Доктор Живаго», а затем в 1948, 1949, 1950 гг. И только шестое выдвижение Пастернака на Нобелевскую премию — в 1958 г. — увенчалось успехом: выбор Нобелевского комитета остановился на Пастернаке (кроме него претендентами были Михаил Шолохов, Эзра Паунд и Альберто Моравиа). Несомненно, в этом выборе немаловажную роль сыграл роман «Доктор Живаго», опубликованный в Италии осенью 1957 г., выход которого в коммунистическом издательстве Джанджакомо Фельтринелли сопровождался знаменательной политической и литературной дискуссией не только в Италии, но и в среде мировой творческой интеллигенции. Зимой 1958 г. кандидатура Пастернака была предложена Нобелевскому комитету сразу пятью профессорами-литературоведами: Эрнестом Симмонсом (Колумбийский университет, США), Гарри Левином, Ренато Поджиоли, Романом Якобсоном (все — Гарвардский университет, США) и Дмитрием Оболенским (Оксфордский университет, Англия). О Пастернаке с восхищением говорил Нобелевский лауреат 1957 г. французский писатель Альбер Камю в своей Нобелевской речи. 

Так 23 октября 1958 г. Борис Пастернак был объявлен лауреатом Нобелевской премии по литературе — «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа». Однако неделю спустя писатель был вынужден отказаться от премии, а объявленная против него травля в советской печати привела его к тяжелой болезни и скорой смерти. Пастернак был исключен из Союза писателей СССР, звучали требования лишить Пастернака гражданства и выслать из страны. Такой была реакция на выход романа, принесшего Пастернаку Нобелевскую премию, на родине писателя. И совсем иные горизонты в восприятии творчества Пастернака в связи с вручением ему Нобелевской премии открылись за рубежом, прежде всего в Италии, где роман впервые увидел свет. Авантюрная история издания романа подогрела интерес широкой публики, писатели и критики сразу же восприняли роман как великую классику современности, достойную высокой номинации. При этом высказывались самые противоречивые суждения, так как в обсуждении романа и Нобелевской премии его автора приняли участие и убежденные коммунисты (Карло Салинари и Карло Мушетта), и католики (падре Флориди), и левые интеллектуалы (Франко Фортини), и известные писатели (Альберто Моравиа, Итало Кальвино), и журналисты и критики всех мастей. Ход дискуссии представлен в книге «“Доктор Живаго”: Пастернак, Италия, 1958» (Отв. ред. М.А.Ариас-Вихиль. М.: Река времен, 2012). Нас будет интересовать реакция критики на важный литературный факт: одновременно с романом «Доктор Живаго» вышел первый полный перевод романа М.Шолохова «Тихий Дон», что позволило участникам дискуссии провести сравнение между этими эпохальными произведениями о русской революции, авторы которых стали соперниками нобелевской номинации 1958 г. Роман Пастернака сравнивали с лучшими произведениями современной европейской прозы и великой русской литературной традиции XIX—XX вв., но именно Шолохов и его бесспорный шедевр стали в оценке критики альтернативой взгляду на революцию Пастернака.

Имя Шолохова привлекло внимание мировой общественности тремя годами раньше в связи с его открытым письмом в редакцию журнала «Иностранная литература», призвавшим развивать «международные культурные связи», «широкий обмен творческим опытом между советскими и зарубежными писателями» [1, с. 223] в ответ на новый антисталинский курс советского руководства, подкрепленный решениями ХХ съезда КПСС 1956 г. В своем выступлении, обращенном «к зарубежным коллегам» в разгар «холодной войны», Шолохов призвал западных писателей к сотрудничеству: «Пишу это письмо с сознанием, что наступило время, когда при наличии доброй воли и взаимоуважения делу всемерного развития культурных связей может быть придан широкий размах, разумеется, лишь в том случае, если усилия будут взаимны» [1, с. 224]. В Италии это письмо, по наблюдению исследователя Алессандры Реччиа, было воспринято как «призыв “десталинизировать” взаимоотношения мыслителей с партией с целью обеспечить более свободное сотрудничество интеллектуалов <…> Призыв известнейшего писателя вызвал отклики коммунистов всего мира и безусловный интерес итальянской интеллигенции» [2, с. 25]. (Подробнее об этом [3, 4]). Однако когда уже после XX съезда КПСС в СССР было принято решение ввести войска в Венгрию, левые силы охватил сильнейший политический кризис: из итальянской компартии вышел сто один интеллектуал. На фоне сложившейся ситуации с ее жестким противостоянием левой интеллигенции и партии в 1957 г. вышли в свет романы «Доктор Живаго» и «Тихий Дон». Критики-коммунисты, вслед за своим товарищем по партии Карло Салинари (К.Салинари. Шолохов и Пастернак // Иль Контемпоранео. 18 января 1958 г.), увидели в романе Пастернака «искусство, обращённое назад, к прошлому: закат, пусть самый прекрасный, всё равно закат». Эссе Салинари, написанное в соответствии с установками официальной советской критики и отражавшее позицию Итальянской компартии, утверждало приоритет «реализма» Шолохова по отношению к «декадентству» Пастернака. В Записке отдела культуры ЦК КПСС от 5 апреля 1958 г. было рекомендовано «поручить газетам “Правда”, “Известия”, “Литературная газета”, а также журналу “Новое время” опубликовать материалы, посвященные значению творчества и общественной деятельности М.А.Шолохова» [4, с. 240-242], тем самым иностранной общественности давалось понять, что «Пастернак, как литератор, не пользуется признанием у советских писателей и прогрессивных литераторов других стран» [5, с. 134-135].

Эссе Салинари «Шолохов и Пастернак» начинается с утверждения правомерности сравнения творчества двух писателей: «Скандальная публикация романа «Доктор Живаго» совпала по времени с первым полным изданием в Италии «Тихого Дона»: еще один повод провести критическое сравнение между двумя разными способами изображения одного и того же исторического периода и двумя тенденциями современного искусства. В последнее время в Италии были опубликованы два романа выдающихся русских писателей — «Доктор Живаго» Бориса Пастернака и «Тихий Дон» Михаила Шолохова. Первое произведение выходит впервые, поскольку итальянское издание пока является единственным в мире; второе уже переводилось сразу после войны, но до сих пор мало известно в нашей стране и поэтому его полное издание — тоже важная новость. Было бы естественно внимательно прислушаться к голосам этих двух писателей и сравнить их между собой, сопоставить изображение одного и того же исторического периода (в этих романах он частично совпадает), непохожие характеры авторов — один лирический, другой эпический, один весь уходит в литературу, другой в реальность, один — буржуазный интеллигент, другой — крестьянин. Кроме того, эти два голоса (в чем мы убедимся далее) совершенно противоположны, и выбор между ними — не просто дело вкуса, это еще и выбор между двумя противоборствующими тенденциями» [2, с. 88]. Таким образом, Салинари следует актуальным в тот момент установкам КПСС: как мы отмечали выше, кандидатура М.Шолохова как претендента на Нобелевскую премию 1958 года в качестве альтернативы кандидатуре Пастернака всеми возможными способами продвигалась советскими властями [4, с. 240-242].

Анализируя произведение Пастернака, Салинари приходит к выводу, что «Пастернак воспринимает исторические события и состояния души с точки зрения мистицизма и индивидуализма, присущих идеологии русского и европейского декаданса» [2, с. 93]. В противоположность ему подход [2, с. 298-300] Шолохова «строго историчен»: «Шолохову удается выявить все противоречия и даже ужасы того переходного периода, не упуская из виду нить развития, прогресса современного ему общества» [2, с. 94]. Шолохов изображает действительность «самым беспощадным и реалистичным образом» [2, с. 94]. При этом «он не стремится представить красных в более выгодном свете и очернить белых, или наоборот, не встает открыто на ту или другую сторону» [2, с. 94]. Он отражает действительность «во всей полноте, со всеми противоречиями, темными и светлыми сторонами, но реалистически, в своей диалектике и динамике» [2, с. 94]: «В результате рождается масштабное эпическое и драматическое полотно, изображающее общество в движении <…> Эта впечатляющая картина, эта повествовательная манера берет свое начало в великой реалистической традиции русского романа (в особенности Толстого), в традиции, против которой так решительно выступил символизм»

[2, с. 94].

Сравнение, таким образом, оказывается не в пользу Пастернака: «Истоки творчества Шолохова лежат в реализме XIX века, а Пастернака — в декадансе и символизме начала XX века; первый обращается к принципам историзма и материализма, второй — к мистицизму и идеализму; первый пишет, опираясь на факты (непосредственно из реальности), второй — на впечатления и литературные изыски; первый достоверно изображает потрясения и противоречия в движении и развитии, второй искажает и разлагает реальность на составные части, она утрачивает внутреннюю связь и логику. Это два совершенно противоположных мира, две творческих манеры, два разных подхода к искусству» [2, с. 94]. Однако Салинари предупреждает читателя о том, «подобное противопоставление (в котором мои симпатии, очевидно, на стороне первого типа литературы) не указывает на художественную несостоятельность книги Пастернака. Оно лишь обращает наше внимание на различия в эстетике и, разумеется, в масштабе двух произведений» [2, с. 94-95]. Салинари делает акцент на лирическом характере романа Пастернака, изобилующего «страницами, которые невозможно забыть»: «Искусство Пастернака в этом романе достигает высот, возможно, превосходящих все его прежние достижения» [2, с. 96]. Однако искусство Пастернака кажется ему «обращенным назад, к прошлому: это закат, порой поражающий своим великолепием, но все-таки закат» [2, с. 97]. Именно поэтому Салинари отдает предпочтение реализму Шолохова. Таким образом, мы видим, что итальянская коммунистическая критика не обошла своим вниманием художественные достоинства романа Пастернака, что было совершенно невозможно представить себе в официальной советской критике. Более того, Салинари прямо высказывается против использования романа Пастернака в политических целях — «для возрождения антикоммунистических идей, в особенности, широко распространившуюся после ХХ съезда и венгерских событий мысль о несостоятельности социалистического государства, о терроре и тирании как основных чертах сталинской России, о кризисе коммунистических партий, некогда стоявших во главе, в авангарде рабочего класса, а теперь превратившихся в орудие его подавления и эксплуатации» [2, с. 89]. Хотя он признает, что роман «дает немало поводов для подобных домыслов», чем «и объясняется отказ русских издателей напечатать роман» [2, с. 89] («Il Contemporaneo». 18 gennaio 1958).

Поэт и переводчик-славист Джованни Джудичи в августе 1958 г. полемически отвечает на критику Салинари своей статьей «“Живаго” в Италии». Салинари он упрекает в ограниченности: недопустимо относиться к Пастернаку как к «представителю ушедшей эпохи» [2, с. 230]. По его мнению, Салинари противоречит самому себе и не способен — «к своему счастью» — довести до конца «насилие над собственным хорошим вкусом», вынудившем его признать, что «в рамках декадентской поэтики искусство Пастернака в этом романе достигает немалых высот, возможно, превосходящих его прежние достижения в области лирики» [2, с. 94]. О притягательности романа, по мнению Джудичи, свидетельствует и тот факт, что он «за несколько месяцев переиздавался восемь раз, несмотря на высокую для Италии цену (3000 лир), которая могла бы сделать успех книги на рынке весьма маловероятным».

Год спустя Салинари обращается к творчеству Шолохова в связи с публикацией в Италии повести «Судьба человека» (M.Sciolochov. “|Il destino di un uomo”. Roma: Editori Riuniti, 1959). Его статья о Шолохове в «Вие нуове» (19 декабря 1959 г.) содержит трогательный пересказ повести и важные выводы о мастерстве Шолохова-писателя: «Шолохов обладает качеством, присущим великим писателям: он умеет самые сложные вопросы решать крайне просто <...> Ему достаточно нескольких слов, жеста, восклицания, народного выражения, чтобы передать достаточно сложные душевные состояния, изобразить психологию героя». Шолохов умеет перенести читателя в «эпическую атмосферу» происходящего, наполнив ее «силой, дыханием, высоким напряжением высокой поэзии» (“Vie nuove”. 19 dicembre 1959)¹.

Нобелевская премия Пастернака вызвала большую политическую дискуссию, которую не поддержала независимая критика, обратив внимание на общечеловеческое содержание и художественное своеобразие романа. Поэт и переводчик, сформировавшийся в кругу флорентийских католических герметиков, Марио Луци в статье «Борис Пастернак — лауреат Нобелевской премии по литературе» выражает это наиболее распространенное в независимой критике мнение: «Хотелось бы совершенно по-другому воспринять это событие, радостное для всех искренних любителей поэзии — присуждение Пастернаку Нобелевской премии 1958 года. Это было признание заслуг сурового и бесстрашного поэта, находящегося в непрестанном поиске нравственной и художественной правды» [2, с. 274] (“L’Approdo Letterario”. Ottobre-dicembre 1958).

Писатель и сценарист Томмазо Кьяретти справедливо отметил, что спустя 25 лет Нобелевская премия по литературе вновь присуждается русскому писателю, при этом книга до сих пор не вышла на русском языке. В статье «Пережитое» критик воссоздает историю противоборства Пастернака и Шолохова в СССР и на Западе: «Сурков и другие делегаты от Союза писателей до последнего настаивали, чтобы премия была вручена Михаилу Шолохову, который, хотя и считался “пьяницей” и не слыл святым, был не только прекрасным романистом, но и законнорожденным сыном революции. Затем было предложено разделить премию между Пастернаком и Шолоховым. Потом до Академии донёсся слух, что, вне зависимости от какой бы то ни было эстетической оценки, “Нобель” Пастернаку будет воспринят как жест, враждебный по отношению к Советскому Союзу. Такая позиция была сформулирована на страницах “Литературной газеты”« [2, с. 290]. Эта позиция вызывает удивление критика, ведь речь шла «о законном признании человека, имя которого объективно делает честь всей советской культуре». В «воинствующей аполитичности» Пастернака Кьяретти увидел не недостаток автора, как думают «делегаты от Союза писателей», а его силу [2, с. 290] (“L’Espresso”. 2 novembre 1958).

Писательница Мария Клотильде Оттавиани в своей статье «Как в Италии приняли “Доктора Живаго”« назвала суждение Салинари предсказуемым, но не вполне обоснованным. По ее мнению, Салинари не учел «ревизионистского» характера романа в контексте наступившей «оттепели»: Пастернак пересматривает отношения личности и истории. Это делает предпочтение Салинари «Тихого Дона» Шолохова «неуместным» [2, с. 262] (“Paragone”. Ottobre 1958).

Подобным же образом в своей статье «Нобелевская премия за запрещенную книгу» оценивает награждение Пастернака католик левого направления Джанкарло Вигорелли: «В присуждении автору «Доктора Живаго» Нобелевской премии нет никакой двусмысленности, никакого подтекста. <…> Пастернак, в сущности, не романист: он был и остается вдохновенным поэтом, который сумел воплотить в прозе (прозе откровенно лирической) свою самую совершенную и возвышенную поэму. Это не просто роман, а книга воспоминаний, биографическое эссе, духовное завещание. И с этой точки зрения премия совершенно оправдана» [2, с. 293, 296]. В чем же состоит духовное завещание поэта? Вигорелли формулирует его: «Итак, “Живаго” не просто показывает нам русскую действительность в прошлом и настоящем, он открывает внутренний мир, сердце Пастернака. Великое сердце! И особая ценность этой выдающейся книги заключается в той простой мудрости, которая звучит на каждой странице «Доктора Живаго»: в потоке истории человек должен всеми силами стараться спастись, не затеряться, не утонуть в его бурных водах» [2, с. 297] (“Il Tempo — Milano”. 4 novembre 1958).

Парадоксальным образом социалистическая критика в лице Раньеро Панцьери, в отличие от коммунистической критики, считает роман Пастернака важным аргументом в деле «обновления» социализма, в «борьбе с догматизмом, мистификациями, сталинистским истолкованием партийности культуры», борьбе за «установление в странах социалистической демократии полной и безоговорочной свободы искусства, науки и мысли» [2, с. 242]. В статье «Лукач и Пастернак» в политическом скандале, разбушевавшемся вокруг романа Пастернака, теоретик социалистического движения в Италии Панцьери обвиняет не книгу Пастернака, а официальную советскую критику, развернувшую «настоящее преследование» писателя: «Конечно, за решением о присуждении премии стоял определенный антисоветский умысел, и сегодня антикоммунистические организации вроде “Свободы культуры” пытаются использовать “дело” Пастернака как повод к антисоветскому “крестовому походу” и дальнейшей эскалации холодной войны. Но Союз писателей и “Литературная газета” сделали все возможное, чтобы провокация удалась, в полном соответствии с логикой консервативного сталинизма» [2, с. 241-242] (“Il Mondo Operaio”. Settembre 1958).

На основе анализа эссе и статей итальянских критиков можно сделать вывод о том, что в основном коммунистическая критика (К.Салинари) противопоставляет фигуры Шолохова и Пастернака. Подавляющее большинство участников обсуждения книги Пастернака считают оба романа написанными изнутри советского общества талантливыми писателями и в силу этого по-своему одинаково интересными и заслуживающими высокой оценки. Поэт и писатель, сотрудничавший с самой популярной в Италии газетой «Ла Стампа», Джорджо Каланьо в статье под характерным названием «Они не поняли, что, возможно, “Живаго” — лучшая книга коммунистического режима» так объясняет феномен Пастернака: «Теперь громкое “Дело Пастернака” стало одной из многочисленных вех холодной войны. Никто ни по эту ни по другую сторону тяжёлого, как никогда, Железного занавеса, не определил действительную сущность “Доктора Живаго”: самый настоящий, человеческий, истинно коммунистический роман. <…> Нашим ещё хранящим память о танках в Будапеште и кровавом подавлении Венгерского восстания глазам эта книга понравилась потому, что она давала новое, неожиданно человеческое лицо коммунистическому режиму. В романе Пастернака мы, прежде всего, увидели настоящих людей. Мы увидели людей мыслящих и страдающих. Хрущёв и его товарищи, доведя до абсурда полемику о присуждении Нобелевской премии Пастернаку, не только осудили и вынесли приговор лучшей книге коммунистического режима за сорок лет его существования; они, прежде всего, осудили и приговорили себя самих» [2, с. 298-300] («Il Nostro Tempo». 5 novembre 1958).

Славист и переводчик русской классики, профессор Миланского университета Эридано Баццарелли в своей статье «Пастернак как Живаго. О наиболее обсуждаемой и наименее читаемой книге последнего времени», назвав роман Пастернака «запутанным», делает такое замечание: «Негодование советских писателей (помимо неизбежного влияния личной неприязни) подогревал и еще один немаловажный факт: Нобелевскую премию не дали ни Чехову, ни Толстому, ни Горькому, ни даже Шолохову (чье творчество в прошлом году очень настойчиво пропагандировалось), но вдруг присудили Пастернаку» [2, с. 344]. Объясняя этот факт политическими мотивами, Баццарелли ссылается на статью в шведской газете «Афтонбладет» журналиста Веннберга, который считает, что художественная ценность книги сильно преувеличена, что премия была присуждена Пастернаку по политическим мотивам и что по тем же самым причинам ее не присудили Шолохову [2, с. 347]. (“Il Calendario del Popolo”. Dicembre 1958). Ему возражает писатель и литературный критик Джозе Риманелли, который призывает оценивать книгу Пастернака вне «отталкивающего политического контекста», созданного «невежеством советских властей». Если бы не травля писателя на родине, возможно, имя Пастернака не прогремело бы за рубежом, а его роман «Доктора Живаго» оценили бы совершенно по-другому. В статье «“Доктор Живаго” — это шедевр? Едва ли. Политическая эксплуатация справа и слева» критик замечает: «О Пастернаке сегодня говорят: почему ему, а не Шолохову, который со своим “Тихим Доном” лучше вписывается в ряд ключевых фигур мировой литературы?» И сам же отвечает на этот вопрос: «Эта премия совершенно заслужена. Награда принадлежит не только Пастернаку, но — в его лице — целому ряду титанов русской поэзии: Есенину, Маяковскому, даже Блоку. По крайней мере, нам хотелось бы так думать» (“Rotosei — Roma”. 7 novembre 1958). Это очень важное наблюдение Риманелли восходит к ситуации с присуждением Нобелевской премии по литературе Ивану Бунину, а в его лице — всем писателям русского зарубежья, которых в их тяжелом положении изгнанников поддержал Нобелевский комитет. Подобным же образом Нобелевская премия Пастернака в пространстве мировой литературы знаменовала собой признание высоких достижений русской поэзии ХХ века, морального и художественного авторитета великих русских поэтов, имевших трагическую судьбу. А полученная Шолоховым в 1965 году Нобелевская премия свидетельствовала о признании не только де-факто, но и де-юре достижений советской литературы на Западе за полвека ее существования.

Полгода спустя после присуждения Пастернаку Нобелевской премии Шолохов приехал в Италию в рамках своей поездки по Европе, связанной с изданием переводов его произведений. Его пребывание в Риме, Милане и Неаполе стало важным информационным поводом для обращения к его творчеству и к попытке разгадать его личность как писателя, «таинственного и далекого для итальянского читателя, как и все советские писатели» (П.Цветеремич). Легендарный переводчик «Доктора Живаго» славист Пьетро Цветеремич берет у Шолохова интервью, опубликованное в газете «Вие нуове» под названием «Тихий Шолохов». В частности, он отмечает: «Критика, и не только советская, единодушно считает его одним из самых великих ныне живущих писателей мира» (“Vie nuove”. 18 aprile 1959). Ему вторит Карло Салинари в газете «Унита»: «После Горького Шолохов самый великий советский романист и один из самых выдающихся живущих европейских писателей» (“L'Unita”. 30 marzo 1959). Сближение фигур Горького и Шолохова как самых выдающихся писателей советского времени характерно в целом и для читателей Шолохова в СССР (Подробнее об этом см.: [6, с. 212213]). С легкой руки Салинари итальянские газеты облетает высказывание Шолохова на Втором съезде советских писателей: «Мы пишем по указке наших сердец, а наши сердца принадлежат партии». Издательства устраивают писателю пресс-конференции и встречи с читателями. Известные итальянские писатели спешат увидеть и лично познакомиться с самым талантливым советским писателем, «патриархом советской литературы»«, обстоятельства жизни которого в глубинке, вдали от столиц вызывают к нему особый интерес. Публикация интервью Цветеремича сопровождается фотографией, сделанной во время встречи Шолохова с итальянскими писателями в Ассоциации «Италия — СССР». На ней рядом с Шолоховым Карло Леви, Амброджио Донини, Пьер Паоло Пазолини и советский посол Козырев. Цветеремич подчеркивает, что в Италии опубликованы все романы и большинство рассказов Шолохова, пользующихся заслуженной славой у итальянского читателя. История публикаций произведений Шолохова в Италии воссоздана в книге ростовского журналиста и шолоховеда К.И.Приймы «Тихий Дон» сражается» [7, с. 278-286]. Интервью Шолохова в Риме и Милане перепечатывают многие итальянские газеты, пользуясь случаем обратиться к необычной биографии и «дружбе» с вождями лучшего советского писатедя. Поездка Шолохова во многом способствовала пропаганде его творчества в Италии и, в целом, в Европе, став прелюдией к получению им Нобелевской премии через шесть лет.

В отличие от политического скандала, связанного с получением Нобелевской премии Пастернаком, в случае Шолохова итальянская критика была единодушна: Шолохов был воспринят как образец советского писателя, представителя «социалистического реализма», подтверждающего своим творчеством необходимость признания де-юре советской литературы как выдающегося культурного явления ХХ века. При этом критика высоко оценила эпичность романа «Тихий Дон», сравнивая его с «Войной и миром» Толстого. Так журналист популярной газеты «Паэзе сера» Вильма д'Алео отметила связь романа Шолохова с эпопеей Толстого, уточнив, что Шолохов был выбран из списка из 88 кандидатов (“Paese sera”. 16 ottobre 1965). Идею о связи романаэпопеи Шолохова с романом Толстого в итальянской критике впервые обосновал выдающийся ученый-славист Этторе Ло Гатто в 1950 году. В 1955 году ее подхватил известный теоретик марксизма и литературный критик Д.Лукач. Он писал: «“Тихий Дон” представляет собой цельное монументальное полотно, изображающее одну из фаз развития общества, картину, изобилующую удивительными подробностями, которой мировая литература не знала со времен “Войны и мира”« (“Il Messagero”. 16 ottobre 1965). Указывая на преемственность творчества Толстого в творчестве Шолохова, Лукач возводит творческий метод Шолохова не к «социалистическому реализму», а к традициям великой русской классической литературы ХIХ века. На это обращает внимание критик Костанцо Костантини, утверждая, что метод советской литературы возник уже после того, как были написаны два тома произведения Шолохова (“Il Messagero”. 16 ottobre 1965). Простая хронология убеждает, считает Костантини, что не следует прямолинейно судить о романе Шолохова «Тихий Дон» как об образце произведения «социалистического реализма». Костантини замечает: «Причина, по которой “Тихий Дон” следует рассматривать не только как шедевр Шолохова, но как один из шедевров мировой литературы, очевидна: художественная ценность романа превалирует над идеологическими и политическими постулатами» (“Il Messagero”. 16 ottobre 1965).

В газете «Аванти!» в публикации, посвященной присуждению Нобелевской премии Шолохову, было обращено внимание на создание музея писателя на его родине при жизни, что казалось невиданным начинанием для Италии, да и для России того времени (“Avanti!”. 16 ottobre 1965). Присуждение премии «Поэту Дона», по мнению итальянской критики, запоздало по меньшей мере на 20 лет: Шолохов, закончивший свой главный роман «Тихий Дон» более двадцати лет назад, должен был быть награжден Шведской академией гораздо раньше. К счастью, он все-таки получил не только фактическое, но и официальное мировое признание (“L'Unita”. 16 ottobre 1965). Корреспондент газеты «Ла Стампа» Массимо Конти, автор биографического очерка о Шолохове в связи с его награждением, вспоминая о выборе Шведской академии в 1958 году, когда Шолохову предпочли Пастернака, приводит нелицеприятный факт: Шолохов присоединился к кампании травли Пастернака «в угоду Хрущеву». Шолохов не принял романа Пастернака, заявив: «Это писатель для старых дев. Если бы его роман “Доктор Живаго” был опубликован в СССР, Пастернака побили бы его собственные читатели» (“La Stampa”. 16 ottobre 1965). Но даже эти факты и высказывания Шолохова не отразились на общем благоприятном тоне итальянской критики, которая оценила премию Шолохова как «Тихую Нобелевскую премию», намекая на единодушие критики в отношении Шолохова (“Avanti!”. 16 ottobre 1965). Корреспондент газеты «Иль Джорно» Луиджи Фоссатти в статье под названием «На этот раз в Москве довольны» обратил внимание на изменение отношения к Нобелевской премии со стороны советских руководителей: в случае Пастернака это была «провокация <в духе> холодной войны», а в случае Шолохова «советские писатели-реалисты рады, что Нобелевская премия присуждена одному из них» (“Il Giorno”. 16 ottobre 1965). Луиджи Фоссати цитирует слова первого секретаря Союза писателей РСФСР Л.С. Соболева. Костанцо Константини завершает свою статью о присуждении Нобелевской премии Шолохову словами другого советского литературного функционера — главного редактора журнала «Иностранная литература» Б.С.Рюрикова: «Шолохов — один из самых трагических писателей нашей эпохи. Он не избегает трудностей, рассказывая, через какие трагедии проходит человек в стремлении к новой жизни. И в то же время это один из самых оптимистичных писателей» (“Il Messagero”. 16 ottobre 1965).

Как мы видим, «случай Пастернака» и «случай Шолохова» разительно отличаются в восприятии Нобелевской награды в СССР и в Италии: в случае Шолохова советская и итальянская критика проявила единодушие, что, возможно, связано не только с художественными достоинствами романа Шолохова, которые и ранее были очевидны, но и с наступлением новой политической фазы отношений СССР и Запада в начале 1960-х годов. Исследование влияния политического контекста в этом случае стало бы значительным вкладом в изучение литературного процесса в его связи с общественно-политическими установками эпохи, с результатами проводимой руководством СССР политики «оттепели».

 

Примечание

1. Здесь и далее статьи итальянской критики о творчестве М.А.Шолохова цитируются по материалам архива К.И.Приймы, хранящегося в Ростовском областном музее краеведения (РОМК), в переводе М.А.Ариас-Вихиль.

 

 

1.       Шолохов М.А. Письмо в редакцию журнала «Иностранная литература» // Иностранная литература. 1955. № 2. С. 223-224.

2.       «Доктор Живаго»: Пастернак, Италия, 1958 / Отв. ред. М.А.Ариас-Вихиль. М.: Река времен, 2012. 424 с.

3.       Отклики на письмо М.Шолохова в редакцию «Иностранной литературы» [Электр. ресурс] // Иностранная литература. 1956. № 1.

URL: http://sholohov.lit-info.ru/sholohov/articles/v-redakciyu-zhurnala-inostrannaya-literatura.htm (дата обращения: 12.09.2020).

4.       Документы из архива ЦК КПСС по «Нобелевскому делу» М.А.Шолохова // Континент. 1993. № 76. С. 240-242.

5.       «А за мною шум погони…» Борис Пастернак и власть: Документы, 1956—1972. М.: РОССПЭН, 2001. С. 133-143.

6.       «Очень прошу ответить мне по существу...» Письма читателей М.А.Шолохову. 1929—1955 / Отв.ред. Н.В.Корниенко. М.: ИМЛИ РАН, 2020. 848 с.

7.       Прийма К.И. Италия // Прийма К.И. «Тихий Дон» сражается. Ростов-на-Дону: Ростовское книжное издательство, 1972. С. 278290.

Источник публикации:

Ариас-Вихиль М.А., Московская Д.С. Нoбелевская премия Б.Пастернака (1958) и М.Шолохова (1965) в оценке итальянской критики // Ученые записки Новгородского государственного университета. 2022. № 6(45). - С. 713-719.