Филологическая проза

С произведениями авторов, о которых сегодня пойдёт речь, я познакомилась более 20 лет назад, раскрыв их совместное творение со скучным названием «Родная речь». За мягкой неброской обложкой обнаружилось море интересных фактов и размышлений. Помнится, больше всего потрясло высказывание о творчестве Ф. М. Достоевского, который в описании двух литературоведов мельчал на глазах, ведь, в его романах, как выяснилось, всё держится только на психологизме, без которого сюжет представляется банальной уголовной хроникой...

На долгие годы Александр Генис и Питер (Пётр) Вайль стали для меня олицетворением вольнодумства и… цинизма в разборе классических произведений.

И вот – новая встреча с работами известных литературоведов: сборники «Частный случай» Александра Гениса и «Гений места» Петра Вайля. Захотелось сравнить сегодняшнее восприятие этих авторов с восприятием из прошлого.

Генис, А. А. Частный случай: филологическая проза / А. Генис. – Москва : АСТ : Астрель, 2009. – 445 с.

 

В книгу вошли филологический роман «Довлатов и окрестности» и эссе разных лет о литературе и кино. Среди героев Гениса – Венедикт Ерофеев и Владимир Сорокин, Конан Дойл и Виктор Пелевин, Гарри Поттер и Саша Соколов, Лев Толстой и Иосиф Бродский.

При чтении книги Гениса впечатления прошлого подтвердились на все сто процентов – нужно обладать изрядной долей цинизма, чтобы ввести в название романа имя Сергея Довлатова и при этом посвятить «ключевой» фигуре всего одну треть произведения. Основным героем, на мой взгляд, стали «окрестности» - Брайтон-бич, редакция радио «Свобода», где сам Генис работал вместе с Довлатовым и рядом других эмигрантов. Наверное, именно эмигрантская среда и является главным героем романа. Надо сказать, каждый человек описан автором, хотя и кратко, но красочно.

Через весь сборник проходит линия литературного труда, взаимоотношений Писателя и Слова, вернее, борьбе одного с другим. Создаётся впечатление, что великие писатели и поэты не любили писать и боролись со Словом. Вот как, например, Генис говорит про Селинджера: «Селинджер стремился к невербальной словесности. Из языка он плел сети, улавливающие невыразимое словами содержание, о присутствии которого догадываешься лишь по тяжести туго натянутых предложений. Однажды в Гонконге мне подали морскую тварь, похожую на вошь под микроскопом. Когда её опустили в кипяток, она стала совершенно прозрачной, что не испортило невидимого обеда. В литературе подобный фокус происходит тогда, когда писатель использует слова вопреки их назначению. Не для того, чтобы рассказать историю, а для того, чтобы скрыть её под слоями ничего не значащих реплик. Снимая их один за другим, читатель обнаруживает укутанную чужими словами насыщенную пустоту». В этом же ключе идёт и рассказ о Льве Толстом и его «Войне и Мире». Генис акцентирует внимание на том, как Толстой сознательно боролся с литературщиной, огрубляя язык произведения, давая читателю возможность следить за внутренним миром героев, а не за архитектурно выстроенными фразами; обращает внимание на то, что никто из героев романа-эпопеи не пишет (исключение – дневники) и не приветствует чтение стихов. 

Сильно выбивается из ряда эссе то, которое посвящено Гарри Поттеру. Генис сразу отмечает, что книга писалась для детей и потому не стала шедевром, что привлекательность ей придаёт не столько сюжет, сколько детали, поскольку что бы не делал главный герой, он уже не сможет сделать что-то более выдающееся, чем то, что сделал в младенчестве. Финал этих рассуждений грустен – если резюмировать всё написанное, получится следующее: книга нравится исключительно потому, что люди стремятся уйти от повседневности, им трудно смириться с её обыденностью и неизбежностью. Хочется также, как это делает Генис, пожалеть несчастных, мечтающих переместиться в параллельные миры и превратиться в волшебников…

Читая книгу Гениса невольно вспоминаешь фильм «Доживём до понедельника» и слова героя Вячеслава Тихонова про историю, в которой орудовала банда двоечников - тот не сумел, этот не предусмотрел, третий не угадал… Хотя, наверное, для книги, написанной критиком, это – нормальное явление.

Вайл, П. Гений места / П. Вайль ; послесл. Льва Лосква. – Москва : Астрель : COBRUS zon, 2011. – 448 с.

Книга Петра Вайля преподнесла сюрпризы. Стало ясно, что в совместной книге двух критиков в прошлом меня привлекла «линия Гениса», а «линия Вайля» осталась незамеченной. Вайль менее «зол» в оценке писателей, чем Генис, и более цветисто выражается, давая характеристику их творчеству. Тем интереснее было знакомиться с восприятием мира этим одновременно знакомым и незнакомым критиком.

Трудно определить жанр, в котором написана книга «Гений места». Сам Вайль в предисловии определяет его так: «На линиях органического пересечения художника с местом его жизни и творчества возникает новая, неведомая прежде реальность, которая не проходит ни по ведомству искусства, ни по ведомству географии. В попытках эту реальность уловить, и появляется странный жанр – своеобразный гибрид путевых заметок, литературно-художественного эссе, мемуара: результат путешествий по миру в сопровождении великих гидов». На мой взгляд, получилось нечто среднее между путеводителем и биографическим справочником писателей, кинематографистов, художников, архитекторов и скульпторов. Как сказано выше, основным действующим лицом являются не люди, а «места» - именно они подсказывают Петру Вайлю тему для размышления. Прогуляемся по некоторым литературным местам мира, описанным в книге.

Сан-Франциско – это город Джека Лондона, который, по мнению автора книги, стал главным идеологом движения битников. Как известно, американский писатель был непростой личностью – это заметно по его произведениям. Герои Джека Лондона – это сильные и одинокие личности, периодически эпатирующие окружающих. Несомненно, что-то в них есть от самого автора. Вот как рисует образ Джека Лондона Петр Вайль: «Джек Лондон предстаёт замечательно одарённым литератором, так и не усвоившим, о чём ему писать. Похожие, эффекты биографии и внешнего облика как раз были призваны скрыть страх перед неосознанием своего назначения и, главное, масштаба (нечто подобное происходило с Высоцким). Красавец, скителец, пьяница, бабник, драчун, этот лидер-супермен брел по бумажному листу на ощупь и сквозь стиснутые зубы рвался всхлип». Очень живая получилась картинка – живое воплощение образа Мартина Идена, на мой взгляд.

Руан полон Гюстава Флобера. Основной вывод, который Петр Вайль делает, изучив город – Флобер очень правдиво его описал. Писатель в восприятии критика становится топографистом. В результате прогулок по городу Вайль начинает лучше понимать некоторые страницы книг французского писателя: «Только в Руане становится по-новому ясен знаменитый эпизод падения Эммы с Леоном, за который Флобера обвинили в безнравственности и привлекли к суду».

Книгу Вайля интересно взять с собой, отправляясь в путешествие, чтобы выбрать маршрут по конкретным городам мира и сравнить впечатления критика со своими.

 Подружитесь с «филологической прозой», ведь, она даёт возможность «пообщаться» с интересным собеседником, и, хотя бы, мысленно обсудить с ним только что прочитанную книгу, сравнить своё впечатление о любимом произведении и… поспорить или согласиться с критиком.