Олег Трубачёв «Дневник сталинградца»

 

Свидетелем и участником событий 23-29 августа 1942 года в Сталинграде был Олег Николаевич Трубачёв – лингвист с мировым именем, уроженец нашего города. Летом 1942 года Олегу Трубачёву было всего 12 лет.

Доктор филологических наук, член-корреспондент АН СССР (1972), академик РАН (1992), помимо исследований в области славянских языков и сравнительно-исторического языкознания, он оставил не только филологическое, но и историческое «наследие» - крошечную книгу «Дневник сталинградца», которой нет цены. С удивительными подробностями он описывает бомбардировку Сталинграда, доказывая этим, что детская память хранила страшные потрясения тех дней всю жизнь.

 

Олег Трубачёв

ДНЕВНИК СТАЛИНГРАДЦА

 

Стоял солнечный тёплый день, один из тех дней в конце лета, которые уже не томят своей жарой, как обычные знойные летние дни, и солнце бросает на землю свои ласковые мягкие лучи, будто прощаясь с летом и поджидая осень, ещё ничем не выказавшую своё приближение. Стоял день 23 августа 1942 года.

Если мысленно перенестись в Сталинград, на зелёную Ковровскую улицу, и заглянуть во двор дома № 85, с садиком и огородом, то увидите беседующую семью, расположившуюся на крыльце дома. В это время калитка отворилась и вошёл мужчина средних лет, не кто иной как мой папа. Моя мама была тут же, и, стоя на террасе, разговаривала с хозяином дома насчёт соления огурцов.

Было около четырёх часов пополудни, и солнце постепенно склонялось к западу. Внезапно объявили по радио: угроза воздушного нападения продолжается (тревога была объявлена ещё утром).

Никто не удивился потому, что часто тревоги проходили без единого выстрела. Я гулял в это время с товарищами по улице, и мы не обращали внимания ни на тревогу, ни на редкие отдалённые выстрелы.

Вскоре меня позвали домой. Я выпил дома чай и вышел опять гулять. Вдруг в воздухе послышался многоголосый рокот самолётов и частые дребезжащие выстрелы зениток, а посмотрев в сторону заходящего солнца, я увидзел множество медленно идущих самолётов, окружённых разрывами снарядов. Папа, вышедший вместе со мной во двор, велел всем идти в щель, находившуюся в соседнем дворе, соединённом с нашим двором калиткой. Не успели мы вбежать вместе с Подпругиными (хозяевами нашего дома) в щель, как пронзительный свист прорезал воздух и тяжёлый удар раздался где-то вблизи. Упала первая бомба. Бабушка и дедушка, захваченные бомбардировкой врасплох, вбежали в щель уже втолкнутые воздушной волной. Через несколько мгновений свист и взрывы бомб слились в один ужасающий грохот. При каждом новом взрыве песок и глина комьями сыпались в открытую дверь, поднималась пыль.

Воздух был тяжёл, пахло порохом и дымом. Когда нарастающий свист приближался, приходилось открывать рот и затыкать уши, иначе могли полопаться барабанные перепонки.

Вдруг из всего этого грохота выделился пронзительный вой, который неотступно приближался, всё время нарастая. В этом вое слышались зловещие нотки, и он, скрежеща и охая, пронёсся вдаль. Но уже через мгновение земля содрогнулась и раздался раскалывающий голову удар. Я почувствовал такой прилив воздуха в лёгкие, что долгое время не мог отдышаться. Воздушная волна ворвалась в щель с несколькими горячими осколками, и они, дымясь, упали на полу ватной спецовки Ивана Аристарховича Подпругина. Поднялась такая пыль, что в двух шагах ничего не стало видно. Постепенно пыль стала расходиться. Стало тише. Я огляделся. В щели, кроме нас с Подпругиными, сидели на узком пространстве Крайновы с детьми и их родственники. Мы поспешили узнать, где разорвались бомбы, и вышли наружу. Что же предстало перед нашими глазами Весь сквер со стороны центра города был объят багровым заревом пожара. К востоку это зарево постепенно уменьшалось, но на самом востоке, то есть на берегу Волги, оно снова увеличивалось и заканчивалось наверху темно-жёлтой полосой, закрывавшей всё небо и солнце. Всё шоссе по Ковровской улице было изрыто воронками от бомб: завалено кучами пепла, земли и обломками от строений. К западу от берега Волги мы наблюдали ту же картину: разрушенные здания, обгорелые стены, дымящиеся груды развалин и зияющие ещё совсем свежие воронки. Оставшиеся здания большей частью пылали, и видно было, как рушились одна за другой горящие рамы, подпорки, потом всё здание превращалось в груду развалин. По небу, плавно кружась, летели искры. Пахло гарью. Уцелели от огня и бомб в нашем районе только некоторые кварталы, в том числе и наш. Короткое время пришлось созерцать эту картину разрушения. Опять разразился над нами шквал бомбардировки, и так до глубокой ночи пришлось сидеть невылазно в щели. Спать пришлось там же, где и сидели; каждый, приткнувшись в свой угол, согнувшись в три погибели, сидя или полулёжа, старались заснуть.

Но сон не давался. Несмотря на то, что был август, ночью стало так холодно, что пришлось надеть пальто. Сидеть в маленькой узкой щели с сырыми земляными стенами было холодно даже в пальто. Не выдержав, мы перешли в дом и там расположились на полу вповалку.

Но, очевидно, не суждено в эту ночь нам было выспаться. Не успели мы задремать, как кто-то на дворе крикнул:

- Летят!

Мы сломя голову бросились в щель и больше уже домой не ходили. Правда, лучалось мне иногда заходить в дом в редкие минуты затишья. Но совсем другим и неуютным выглядел он: кругом – пыль, разбитые стёкла и прочие признаки заброшенности. Медленно наступал рассвет этого мрачного утра, но скоро всё же день вступил в свои права. Днём поднялась суматоха. Одни находили, что щель слишком плоха и мала для укрытия от бомб и советовали уйти в угловой дом нашего квартала с хорошим подвалом. Другие и это убежище находили слишком плохим и советовали уйти в подвал какого-нибудь погорелого дома. А третьи говорили, что лучше всего оставаться в щели и никуда не ходить. Так как все знали, что бомбардировка не даст размышлять, то решили, пока было тихо, перейти в угловой дом. Было десять часов утра. Не успели мы войти в подвал, как раздалось гудение самолётов и редкие пулемётные очереди. Гул то приближался, то удалялся. Происходил воздушный бой. Но вскоре гул затих вдали и на смену ему раздался неторопливый, кряхтящий будто от тяжести гул. Летели бомбардировщики. Затарахтели зенитки, разъезжая по улицам на автомашинах. Заговорили пулемёты. Гул приближался. Немецкие бомбардировщики ответили пулемётами и пушками. Вдруг от их рокота отделились пронзительные звенящие звуки, которые с лёгким свистом раздроблялись на сотни других звуков. Было тихо. И вдруг… Тишина лопнула, тяжёлые оглушающие удары раздавались всё ближе, ближе… Откуда-то летели камни, трещали доски. Удары рубили, рвали, прорезываясь частыми выстрелами зениток. Воздух с силой рванулся в слуховые отверстия, взмывая пыль и песок. Вдруг где-то вблизи раздался оглушительный удар, виски сдавило обручем, и в груди прервалось дыхание. Взрывы следовали один за другим, не переставая, как будто соблюдая очередь, но иногда раздавались так часто, что сливались в один гул, сотрясающий всё окружающее. Так продолжалось весь день и всю ночь. К утру стало стихать. Какое-то мрачное предчувствие давило меня, почему-то ни за что не хотелось оставаться в подвале, хотелось идти домой. Наши соседи Крайновы, пришедшие в подвал вместе с нами, ушли ещё ночью. Да и нам с Подпругиными не очень-то хотелось оставаться в подвале. Вскоре нас никакими силами нельзя было заставить сидеть на месте, и задолго до рассвета мы ушли из подвала.

Выйдя на улицу, мы увидели, какие разрушения сделала бомбардировка. Горело положительно всё, кроме нашего квартала, который стоял цел и не тронут огнём, хотя на него упало штук 20 бомб зажигательных и много фугасных. Но все зажигалки были потушены, а фугасные были по большей части мелкими и принесли мало вреда. Дома противоположного квартала ещё были целы, но к ним приближался огонь с других частей города. К северу от нашего квартала не уцелел ни один дом, всё было обращено в пепел и разрушено. Что не было разрушено бомбами, то пылало, а что не тронул огонь, то смели бомбы. Когда мы пришли домой, стало светать. А вместе с рассветом вновь началась бомбардировка. Бомбы рвались совсем близко и часто, но продолжалось это недолго, часа полтора. Наступило короткое затишье.

В это время послышался стук в калитку. Мы долгое время не открывали. Стук повторился. Когда калитку открыли, мы увидели хозяев углового дома, в подвале которого мы сидели несколько часов назад. Они рассказали, что после нашего ухода, когда вновь началась бомбардировка, в подвал, пробив стены, пол и сорвав крышу, влетела бомба. Разворотив печку, она разорвалась как раз там, где несколько часов назад расположились мы. Значит, стоило только задержаться нам в подвале, и мы были бы убиты.

 

Трубачёв, О. Н. Дневник сталинградца / О. Н. Трубачёв. – Волгоград : Изд-во Лицея «Олимпия», 2010. – 40 с. : ил.