Сталинградское детство. Полупанова Лилия Петровна

 Продолжаем публиковать воспоминания членов общественной организации «Дети военного Сталинграда».

 

ПОЛУПАНОВА (ЕГОРОВА) ЛИЛИЯ ПЕТРОВНА

Наше поколение – это поколение, рождённое в довоенные годы. Я, моя сестра и брат родились в самом центре Сталинграда. Потому о боях и бомбёжке города знаем не понаслышке. Мы прошли через весь кошмар, начиная с 23 августа 1942 года.

Это был красивый солнечный день, не предвещавший ничего плохого. Но в 15.30 нагрянуло дикое нашествие немецких самолётов. Из репродукторов раздался крик: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!» Далее последовали грохот, вой сирен, и радио Сталинграда умолкло. Больше мы его не слышали.

Я была в гостях у подруги. Гуляли во дворе. Всё располагало к отдыху. Даже кошки и собаки разлеглись в тенёчке. Но в одно мгновение небо заволокло чёрными тучами, - это летели немецкие самолёты. Сколько их было – не знаю. Но поговаривают, что в налёте участвовало 2000 фашистских самолётов.

Грохот. Визжание. Куски железных бочек. До сих пор слышу эти визг, вой и грохот.

Мы все убежали в щель, во двор, где был Народный суд (названия улицы уже не помню).

Когда закончился налёт и мы вышли на улицу, то обнаружили машину, полностью загруженную бомбами. Шофёр объяснил, что ехал с причала на Волге, а когда началась бомбёжка спрятал машину под раскидистым клёном. Потом в кузове обнаружили четыре бомбы. Если бы они разорвались, то он нашего района точно ничего бы не осталось.

Дома о моём отсутствии волновались мама и сестрёнка с братишкой.

Ближе к ночи продолжились налёты, но бомбили уже зажигательными бомбами. Всё, что могло, горело. Происходящее можно сравнить с извержением вулкана: пожар, взрывы в домах, поднимающиеся к небу столбы пламени и клубы дыма.

И вот посреди всего этого кошмара идёт одинокая женщина с тремя детьми. Это мама со мной, сестрой и двухлетним братиком Витенькой. Шли нагруженные котомками, в которых сухари и крупы, в руках – четырехлитровый чайник с водой и портфели, но не с книгами, а с куклами и лоскутками. Нам, ещё детям, очень хотелось играть. Но немцы повернули нашу жизнь совсем в другую сторону.

Уходили мы из центра города на Дар-гору к знакомым – Кулешовым (позднее эти люди переехали в Тулу). Шли по горящим улицам. Пламя закручивалось от домов, и мы старались держаться середины улицы. Конечно, угольки падали на нас, но тут же гасли. Вот трупы людей лежат где попало (никто их не убирал). Вот передо мной труп молодой женщины с распоротым животом, все внутренности – на песке. Дальше – мужчина с распростёртыми руками, а на метровом расстоянии – младенец. Их убило взрывной волной. Видимо, эта молодая семья не успела добежать до щели, а ведь оставалось каких-то два-три метра. Много было трупов. Смотреть было страшно. Мама торопилась увести нас дальше от этого ужаса.

Ночь прошла относительно спокойно. Но часа в четыре или пять утра меня разбудила мама – попросила не бросать сестрёнку и братишку, если с ней что случится. А ведь мне было всего 11 лет. Мама ушла в неизвестность. Я лежала с открытыми глазам, потом, видимо, задремала. А проснулась, услышав вновь мамин голос. Оказалось, мама ходила на нашу квартиру, от которой. как выяснилось, ничего не осталось.

К вечеру мы ушли к себе на Рабоче-Крестьянскую и поселились в бетонном погребе. Там разместились все шесть семей нашего дома: Калякины, Житниковы, Егоровы, Гавриловы, Назаровы и Безбожновы.

Начиналась подвальная жизнь.

25 августа зашел двоюродный брат отца сообщил, что они режут козу и просил маму отпустить меня за мясом. Ведь надо было чем-то жить. Магазины и склады были разграблены.

Мы пошли пешком к Красным казармам. Возвращалась я на следующий день. На правом берегу Царицы накануне прошёл бой. Стояли разбитые танки под пирамидальными тополями. На одном из танков наперевес лежал танкист. Я бросила мясо на дороге, подбежала к нему, заглянула в лицо и стала спрашивать, нужна ли моя помощь. Он молчал, а я, одиннадцатилетняя девочка, стала плакать и уговаривать его, чтобы он ответил, не понимая, что он уже мёртв. Когда же я взяла его за руку – обгорелую, с потрескавшейся кожей, с торчащими на суставах белыми костями, я поняла, что помощь моя ему уже не требуется. Прошлась мимо других танков. Всё было тихо и мёртво. Поднявшись по трамвайной линии наверх, увидела солдата с оторванными ногами. Он лежал с распростёртыми руками в луже крови. Одну ногу увидела в трёх метрах. Волоком подтащила её к телу. Потом пошла по окопам, где лежали мёртвые солдаты в разных позах, - искала вторую ногу. И нашла, правда, не знаю, чью. Подтащила её к телу солдата и успокоилась. Много было и мёртвых немцев, но я этому не придавала значения, потому что была как во сне. Недаром сегодня на том месте стоит памятник чекистам. Поговаривают, что это был сильнейший бой с немецким десантом.

Вспоминается ещё один случай. Напротив нашего двора на Рабоче-Крестьянской стоял красивый двухэтажный дом с подвалом, где прятались жильцы. И вот к ним забежали как-то около двадцати молоденьких морячков. Но немецкий снайпер «уложил» их всех. А ведь жильцы предлагали ребятам переодеться, но те отказались – стояли насмерть. Таким сильным был дух патриотизма в наших солдатах перед лицом фашизма.

За водой мы ходили на берег Волги. И я своими глазам видела, как вдоль берега возвышались пирамиды. Но это были не пирамиды из камня, это были пирамиды из тел наших молодых моряков.

Сегодня я проживаю в тридцати пяти километрах от Белой Калитвы, куда немцы выгнали нас из Сталинграда в лагерь-распрделитель. Отсюда многих сталинградцев увезли в Германию на рабский труд, хотя в листовках, которые немцы сбрасывали на город, обещались им «золотые горы».

Каким был лагерь Белой Калитвы? Это куриные вши, мы – полуголодные в бараках для птиц. Иногда появлялись мирные люди, которые приносили нам похлёбку. Немцы тоже иногда нас кормили похлёбкой. В бараках находиться было невозможно. Срывался снег, было холодно. Жили мы, спали и ели, сидя на своих пожитках.

Интересен случай, произошедший с моим младшим братом Витенькой. Ему было всего два года. Говорил мало, но хорошо знал два слова «Катюша» (одноименную песню мы с сестрой часто пели) и «Гитлер капут». Мама работала посудомойкой у немцев, а братишка часто сидел у неё под столом. И вот однажды немцы, которые были приставлены к матери надзирателями, сжалились и бросили братику под стол головешку сахара, как собачонке. Витя, недолго думая, всю её разом и съел. А потом выскочил из-под стола и вместо «спасибо» отблагодарил немцев приветствием «Гитлер капут». Трудно себе представить, какой страх пробрал тогда маму. Но, к счастью, всё обошлось. Немцы, переглянувшись между собой, решили брата не трогать, а ведь за такие слова могли и расстрелять. Видимо, Бог уберёг.

 

Источник:

Сталинградское детство. 23 августа 1942 года…/ сост. Г. В. Егорова, Е. А. Соколова. – Волгоград : ООО «Царицынская полиграфическая компания», 2013. – 136 с.